происхождение, кое-что удалось. Дело в том, что в нашем городе проживало несколько ветеранов Русско-японской войны, в частности матросы, оборонявшие Порт-Артур. Вероятно, некоторые из них служили на «Ретвизане» и на «Пересвете»…

Бородулин указал на соседний стенд: «Чагинск в начале XX века». Большую часть стенда занимали снимки бородатых мужиков на фоне снопов и молотилок, достроенная до половины водокачка, огромный штабель бревен, снова бородатые мужики, но на этот раз с огромным осетром в руках.

Пиво. Осетр копченый, золотой и прозрачный, пирог с вязигой, вязига — это мозг осетра. Вот откуда острога.

В нижнем правом углу стенда действительно имелись снимки разрушенного Порт-Артура и броненосцев «Ретвизан» и «Пересвет».

— …И «Пересвет», и «Ретвизан» были затоплены, потом их подняли японцы и они состояли во флоте императора… Матросы же вернулись в Россию через Китай, это важное обстоятельство. Поясняю — в начале века на восток тянули вторую линию железной дороги, в Чагинске как раз располагались бараки китайских рабочих — строителей.

Бородулин перевел внимание на другую фотографию. На ней изображались китайцы, стоящие возле шпалопропиточной цистерны и тоже держащие в руках большую рыбу, но, как заметил я, сома. Копченый плес сома хорош, особенно с пивом.

— Матросы работали переводчиками. После того как участок Буй-Свеча был завершен, китайцы перебрались на восток, матросы же остались в Чагинске…

— Понятно, понятно, — остановил директора Хазин. — Город имеет давние морские традиции, так я понял?

— Да, — устало сказал Бородулин. — Да…

— История здесь в каждом камне, так? — сказал Хазин. — Пересвет, Чичагин… Кстати, а танка «ЧИЧАГИН» не было?

— Кажется, нет…

— Жаль, — вздохнул Хазин. — Танк «Адмирал Чичагин» нам бы весьма подошел. Может, торпедный катер? Хотя если смотреть на все шире… История — это не догма, верно?

— У нас здесь не Суздаль, какая у нас история… — заметил Бородулин. — Мы не упоминаемся даже в удельных летописях, хотя новый раскоп на Чагинской горке… мы планируем получить финансирование раскопок урочища «ИНГИРЬ-3»…

Мне не нравился Бородулин. Раньше в музее работал «КРЮК» — кружок юных краеведов, теперь здесь «Здоровец».

— Раскоп мы обязательно учтем, — сказал я. — Не сомневаюсь, там найдут много интересного. Но нам…

Хазин попробовал острогу ногтем.

— Но нам уже пора, — закончил он. — Вы, пожалуйста, систематизируйте информацию и предоставьте…

Хазин не успел договорить, Бородулин сунул руку в карман, достал синюю дискету, протянул мне.

— Тут все, — сказал он. — Цифры в основном. Знаете, я ведь сам когда-то… собирался…

Бородулин улыбнулся:

— Собирался написать про Чагинск небольшую работу… Но… Нет никаких возможностей… А из администрации предложили…

— Алексей Степанович непременно вам компенсирует, — пообещал я.

— Кто? — не понял Бородулин.

— Алексей Степанович, — весомо подтвердил Хазин. — Он ценит краеведческие инициативы.

Хазин похлопал Бородулина по плечу, задумался и произнес:

— Алексей Степанович серьезно настроен.

Хазин воткнул острогу в пень и вышел через калитку в заборе.

— Он умеет быть благодарным, — подтвердил я.

— Если хотите, можете поработать в архиве… — неуверенно предложил Бородулин. — Сейчас там, правда, света нет, но завтра починят…

— Обязательно поработаем. На днях зайдем — и поработаем.

И я вышел через калитку в заборе.

Хазин торговался с продавцом скипидарных растворов, пытаясь выяснить перспективы получения третьей банки бесплатно. Я не без труда вытащил его из музея, мы вернулись в машину; пиво почти не степлело, хорошее пиво всегда долго держит прохладу.

Кристина ходила в «КРЮК» два года. Однажды Кристина нашла на чердаке саперный тесак и принесла его Бородулину, и он поместил тесак на главную витрину. Кристина очень гордилась, и мы три раза ходили смотреть на тесак, а на следующее лето тесака в музее уже не выставлялось.

— Зачем мы тут были? — спросил Хазин, сделав хороший глоток.

— Надо начинать работать, — ответил я.

— Надо… Но это сложно… Это практически рожон…

— Воспринимайте историю объективно, как бы фантастически ни выглядели ее проявления, — сказал я. — Так учил Марк Блок.

Хазин вздохнул.

Я достал дискету, она воняла табаком. Я представил, как Бородулин сидел зимними вечерами за компьютером, пил чай и набивал главы «Лесхоз — флагман промышленного роста», «Грузовой двор: курс на длинносоставные поезда», «Колбасному цеху — быть!». Так ему и надо.

— Надо работать, — согласился Хазин. — У тебя есть что-нибудь?

У меня имелось три матричных текста, пожалуй, под Чагинск подходил номер третий.

— Всегда в тебе уверен, — Хазин обернулся, передал банку с пивом. — На подверстать фотки дня три понадобятся.

— Ага.

После первого глотка я опять подумал, что идея по утрам заезжать в «Чагу» — правильная.

— Думаю, пора говорить с Механошиным об авансе, — принялся рассуждать Хазин. — Тут явно вредные производственные условия, у меня аллергия на всякую шерсть… В том смысле, я не шерстяной… Слушай, они карьер точно под бумажный комбинат копают? А вдруг реально под АЭС?!

— Этот вопрос нельзя воспринимать…

В крышу машины ударили:

— Уезжай отсюда! Бабка тебе разве не говорила?

Крикнули над ухом.

Хазин подпрыгнул. Я вздрогнул и стукнул зубами о баночное горло. Не успел ответить, Снаткина уходила, велосипед катила, как обычно, под правым боком.

— Душевно обоссался, — сказал Хазин. — Это которая мужика своего зарубила?

— Да, — ответил я.

И сделал еще три больших глотка. Передал банку, Хазин тоже выпил.

— Она что, тебя знает?

— Вроде…

— Могучая бабка, посмотри, какая спина! Такая могла запросто…

Хазин сфотографировал спину Снаткиной. Я промолчал.

— Здесь как-то… так. — Хазин достал из кармана сушку, занюхал. — Эти штыри, исполинские подковы, медведи сушеные, мази скипидарные…

Хазин зажал банку с пивом коленями, достал сигареты, закурил.

— Странное… впечатление… Ты не чувствуешь?

— Возможно…

— Тебе не кажется, что… — Хазин поморщился. — Здесь некоторый перебор?

— Вопрос оптики. А в целом… стандартный вальс с осьминогами.

— Не, — помотал головой Хазин. — Тут не то… Я не понимаю пока, но тут что-то не то. Тут странно, тут осьминоги… другие.

Хазин выпустил дым в банку, прикрыл крышкой, взболтал, открыл, отхлебнул.

— Люблю с дымком…

Хазин взялся за вторую сигарету.

— Не усложняй, Хазин. Пусть что хотят, то и осьминожат, наше дело три свистка. Я пишу, ты снимаешь.

— Разумно…

Хазин отпил еще.

— Нам сегодня еще в клуб, — напомнил я.

— Да-да… — Хазин закрыл банку, убрал за кресло. — Я всегда любил много работать. Мне кажется, этот мудак Крыков что-то недоговаривает… Почему деньги идут через Механошина? Почему их так много? Почему…

— Поехали, Хазин!

Хазин запустил двигатель.

— Ты с завом созвонился?

— Там заведующая… — поправил Хазин. — Некая Зинаида Захаровна. Ты в этом клубе бывал раньше?

Хазин вырулил от музея.

— Ну как…

— Слушай, а может, не в клуб сначала, а пообедаем? — спросил Хазин. — При виде подковы у меня разыгрался аппетит… Чичагин бы одобрил…

— В клуб. Клуб, потом телевышка. Потом обед.

Хазин