– Наивный реализм, – называл он мой тип внешности.

Что ж, реализм так реализм. Однако поскольку никогда и никто не падал у моих ног, потрясенный столь неземной красотой, и не делал предложений руки и сердца посреди перрона метрополитена, я никогда не напрягалась относительно внешнего антуража. Впрочем, нет. Лет в семнадцать, будучи юной студенткой, я пыталась добиться уважения однокурсниц (хотя бы), если уж не однокурсников, надевая мини-юбки и вырисовывая губы Анджелины Джоли.

– Слушай, тебе это идет как корове седло, – стыдила меня Олечка, однако я продолжала свои попытки занять место под солнцем, пока один мой однокурсник, мерзкий молодой бычок Коля Свиридов, не подскочил ко мне с весьма интересным предложением.

– Хочешь денег? – спросил он меня.

– Ну? – заинтересовалась я, не ожидая подвоха.

– Давай я тебя буду показывать в шоу «Девки нашего села». С таким прикидом, да при таких щеках ты будешь первая, однозначно! – захохотал он.

Я же, дождавшись конца аплодисментов и зрительских восторгов, залепила Свиридову пощечину и прорыдала дома полдня под сытое урчание Галины «А нечего было выставляться!». С тех пор ничего, кроме джинсов, хлопковых штанов и вязаных свитеров, я не ношу. И, кстати, со временем я осталась даже довольна этим, поскольку жизнь без шпилек оказалась гораздо комфортнее и проще. Одно плохо, мужчины на улицах и в метро смотрели куда-то мимо, никак не идентифицируя меня в качестве сексуального объекта. А впрочем, может, это тоже хорошо? Зато я могу спокойно ездить и не дергаться от того, смотрит на меня кто-то или нет. Могу читать книги (если у меня в руках очередной роман «Полюби меня дважды», я закрываю название газетой), могу играть в телефон, а могу и вовсе спать. Никто не потревожит моего покоя.

Вот и возвращаясь из Дворца бракосочетания на Савеловской, я никак и ничем не реагировала на происходящее вокруг меня. Я спокойно шла по обочине большой и шумной Бутырской улицы и думала о том, что не очень-то романтично было со стороны Михаила оставлять меня одну посреди города в такой день. С другой стороны, романтика – это совсем не то, что мог предложить мне мой жених. Жених! Смешно, никогда бы не подумала применить этот термин по отношению к Окуневу. О господи, ведь я сама скоро из Шубиной превращусь в Окуневу. У меня на пальце будет нормальное обручальное кольцо, которое с успехом может заменить вывеску на груди с надписью «я тоже кому-то нужна». В паспорте будет стоять штамп, а домой я буду ездить в совершенно другое место. Но до этого я надену воздушное белое платье из кружев (надо проследить, чтобы оно меня не полнило), фату – символ девственности (ха-ха) и белые туфли-лодочки на высоком каблуке. Эх, жалко вот только, что вся эта кутерьма происходит сейчас, а не четыре года назад. Вот бы мне тогда выйти за Окунева замуж! Тогда бы все было иначе!

– Что? Историк? Женится? На нашей Юльке Шубиной?

– Не может быть!

– Брехня!

– Это правда? – с тайной надеждой об обратном спрашивали бы меня все однокурсницы по очереди. Историка у нас все любили, уважали и втайне вожделели. Он был самым молодым и сладкоголосым из всех педагогов.

– ПРАВДА! – скромненько ответила бы я. И удалилась бы под предлогом страшной загруженности перед свадьбой.

Тогда это была бы сенсация, а теперь? Теперь никто и не вспомнит нашего историка. Жизнь раскидала всех по разным углам зарабатывать на хлеб насущный. Многие не только повыходили замуж, но и уже нарожали детей. А те, кто этого еще не сделал, считали себя еще в том возрасте, когда об этом еще рано думать. Ведь это у матерей-одиночек год за три идет, а в нормальном мире да при нормальной внешности двадцать пять лет – самый возраст, чтобы подсечь правильного богатого мужа. А я уже его почти подсекла. И я уверена, что все образуется и я буду счастлива. Все будет хорошо. Я успокоюсь, найду какие-нибудь интересы. Может, даже рожу еще ребенка.

Я вдруг подумала, что если бы все было так хорошо, я бы не нуждалась в этих нелепых старательных самоуговорах. Однако я отогнала эту мысль, стоило ей только появиться в моей голове. Да, Миша оставил меня на улице и укатил, стоило ему только решить, что я от него никуда не денусь. Да, я иду по улице в гордом одиночестве, пытаясь уговорить себя в том, что это совершенно нормально. В конце концов, мы же не дети. Почему он должен везти меня домой, а потом торчать в пробке. Ему же завтра на работу!

«А тебе?» – спросил внутренний голос голосом Ольки Соловейка. Я вздрогнула.

«Мне же тут совсем недалеко!»

«Вот именно. Он потратил бы на тебя лишние пятнадцать минут. У нас, между прочим, снег выпал. Холодно!»

«А он не мог. Может, ему дома надо кошку покормить. Может, она с голоду у него дохнет», – из последних сил сопротивлялась я.

«У него нет животных. Ни одного мелкого хомячка! А он уверял, что безумно тебя любит. Возлюбил по новой».

«Ну и что? Что же мне теперь, сесть и разрыдаться»? – у меня самым непредсказуемым образом задрожали губы.

«А почему бы тебе не послать его подальше»? – завершила свое черное дело подруга. Надо же уметь высказывать мне гадости дистанционно, телепатическим путем. Это же не могла быть я. Я не могла сама себе этого сказать.

«Я не могу его послать», – твердо ответила я.

«Почему?» – поинтересовалась внутренняя Оля.

«Из-за Артема», – соврала я и опустила глаза в землю.

«Ну конечно. Ты просто хочешь замуж! Очень! Просто недопустимо, неприлично!»

«Ну и что!» – разозлилась я и ускорила шаг. Мне хотелось добраться до метро. Вдруг шум поездов и гвалт пассажиров смогут заглушить мысли в моей голове? Но мысли не унимались. Они гнались за мной, они звали меня. Да и в реальности мне казалось, что кто-то сзади пытается меня нагнать и все время бормочет:

– Девушка! Девушка, постойте. Да остановитесь же!

– Что?! – я замерла как вкопанная, потому что оказалось, что я не брежу и не занимаюсь сеансом телепатии с Олькой. За моей спиной остановился какой-то парень, он явно пытался мне что-то сказать.

– Ну, слава богу, девушка! Что ж вы так бежите? Я уже испугался, что не догоню, – радостно высказался он и уставился на меня. А я на него.

В первый момент я подумала, что он таким хитрым способом собирает милостыню. Сейчас же по улицам этого брата рэкетира от милосердия полным-полно. И они тоже могут выглядеть вполне здоровыми и жизнерадостными. Это раньше считалось дурным тоном просить подаяния, если у тебя не оторвана рука или, скажем, нога. Теперь же достаточно повесить на грудь табличку «Умираю, требуется операция» или привесить за спину спящего грудного младенца. Впрочем, я стараюсь давать деньги всем без разбору. И еще меня смущала мысль, что если я про всех нищих буду думать гадости, то обязательно пропущу кого-то, кому действительно по-настоящему плохо. Однако молодец, который стоял передо мной, явно умирать не спешил. Да и вывески на нем никакой не было. Просто такой обросший небритый оборванец. Впрочем, не совсем даже и оборванец. Одежда на нем была целой, но очень, очень грязной. Ботинки все в каком-то дерьме, лицо заросло щетиной, свитер висит, и куртка совершенно неприличная. Грубая, нечитаемого цвета. К стыду сказать, очень похожа на мою.