Павел принялся стаскивать с убитого куртку, поскольку озноб — даже после шнапса — не прошёл. Пока стягивал, устал, пришлось даже пару раз отдыхать. Да ещё пуговицей от куртки зацепился за какую-то цепочку на шее немца. Рванул посильнее. Накинул курточку на себя. Стало теплее, но сильнее заболела спина. Ему бы ещё штаны какие-нибудь, но стягивать с немца брюки и надевать их на себя Павел побрезговал.

Он полежал на боку, собираясь с силами. Потом, держась за катки танка, попробовал подняться — идти всё же сподручнее, чем ползти.

Подняться удалось. Держась за подкрылок, он встал на обе ноги, охнул от сильной боли и упал. Сознание снова покинуло его.

Очнулся он от боли и ещё от того, что земля под ним качалась. Галлюцинации начались, что ли? Да нет, его несли на носилках. В груди вспыхнуло радостное чувство — его нашли, санитары обнаружили!

От сильного рывка носилок он застонал.

— Тихо, гренадёр, тут русские тоже ходят. Терпи, и всё будет в порядке, — прошептали ему по-немецки.

Он всё чётко понял. Немецкий язык Павел знал хорошо, не зря жил в Республике немцев Поволжья.

Только внутри всё заледенело от ужаса. Он в немецком плену? Да лучше бы ему в танке сгореть! Был бы конец его мучениям. Пришлют родителям похоронку, поплачет мать, но хотя бы он умрёт как воин — на фронте, в честном бою, а не сгинет в немецком концлагере. Читал он о лагерях в газете «Правда». Или того хуже — будет числиться без вести пропавшим. Тогда родителям пенсии за погибшего сына не будет, и соседи косо станут смотреть. Может, сын — дезертир, скрывается в лесах, выживает, когда вся страна силы напрягает в схватке с ненавистным врагом.

Много мыслей вихрем пронеслись у Павла в голове. Но потом пришло осознание реальности. Зачем немецким санитарам искать его на поле боя и нести к себе в тыл? Да ещё и собственной жизнью рисковать — ведь ночью на поле боя ищут раненых русские санитары, эвакуационно-ремонтные бригады, разведчики. На пулю можно нарваться запросто.

Но потом до него всё-таки дошло: ночью его по ошибке приняли за немца! Лежал рядом с T-IV, тужурка на нём немецкая — вот санитары и ошиблись. Как говорится, ночью все кошки серы. А что будет утром? Ошибка, непреднамеренный обман раскроется — тогда плен или расстрел.

Павел решил молчать, играть контуженого. Ожоги на теле есть, ранения ног тоже, почему же ещё контузии не быть? Видел он уже таких: слышат плохо, память начисто отшибает — иногда не помнят, как их зовут.

Немцы остановились, поставили носилки на землю. От подбитого танка они отошли далеко и потому считали себя в безопасности. Закурили, пряча сигареты в рукава, чтобы огонёк не заметили, а, перекурив, снова взялись за носилки.

Сколько его так несли — четверть часа, полчаса — Павел сказать не мог. Вроде он даже отключился на какое-то время.

Его погрузили на грузовик, где уже стояли носилки с другими ранеными. Задний борт грузовика закрыли, и машина тронулась. На кочках стало трясти, и Павел застонал от боли, а некоторые раненые стали ругаться и кричать. Павел вдруг подумал: «А ведь здесь, в кузове, могут находиться раненые танкисты из экипажей подбитых им, Павлом, танков».

Грузовик выбрался на грунтовую дорогу и теперь мягко покачивался на пологих волнах. Тужурка немца тёрлась об обожженную спину, причиняя Павлу сильную боль, а ног он вообще не чувствовал.

Но всё — и хорошее и плохое — когда-то заканчивается. Грузовик остановился, рядом послышались голоса. Борт откинули, санитары стали снимать носилки с ранеными и заносить их в большую брезентовую палатку. В ней горело несколько керосиновых ламп. Свет был не очень ярким, но после темноты казался ослепительным. Павел зажмурил глаза.

Рядом с ним остановились, судя по голосам, двое.

— Что с ним?

— Не осматривали ещё, но, вероятно, ожоги. Танкист, доставили из-под Прохоровки.

С Павла стянули тужурку. На пол упала зацепившаяся за пуговицу цепочка. Немец в белом халате поверх военной формы нагнулся, поднял:

— Пауль Витте, тысяча девятьсот восемнадцатого года рождения, одиннадцатая танковая дивизия.

— Я же говорил, Ханс. Ты посмотри на него. Лицо чёрное от копоти, спина в ожогах, с пузырями. Так, а с ногами что? Похоже — ранения, вероятно — осколками брони. Ранения, типичные для танкиста. В операционную его. И заполните формуляр.

— Слушаюсь, господин военврач.

Павел разговор слышал и всё понял. Надо запомнить, как звали немца и номер дивизии, в которой он служил. Надо попробовать остаться здесь, в полевом госпитале, поскольку ни у кого не возникло сомнения в том, что он — немецкий танкист. Пусть окажут помощь, а там он окрепнет и сбежит при первом удобном случае. Сейчас же у него просто нет сил.

Санитары перенесли его в другую палатку и переложили на стол. Над ним ярко светил электрический фонарь, питавшийся от аккумулятора. Подошёдший санитар сделал в предплечье укол.

— Терпи, гренадёр! Самое страшное уже позади, ты выжил! Доктор у нас отличный, всё сделает как надо. Скажу по секрету — он до войны работал в берлинской клинике.

Вошёл доктор — в клеёнчатом фартуке поверх халата, в резиновых перчатках, на лице марлевая повязка.

— Опять болтаешь, Вилли! Надо бы укоротить тебе язык.

— Простите, герр гауптман.

— Лучше пододвинь столик с инструментами.

Доктор «на живую» стал ковыряться инструментами в ранах на ногах. Павел от боли скрипел зубами, но молчал — он боялся заматериться по-русски. Потом что-то звякнуло о дно услужливо подставленного Вилли лотка.

— Молодец, гренадёр! Осколки из ног я вытащил. Вилли — бинты! А ты герой, гренадёр! Другие орут, матерятся, ты же, как истинный ариец, стойко переносишь боль.

— Спасибо, герр военврач, — прошептал Павел. Какими усилиями ему далось молчание, знал только он один.

— Ты померанец, гренадёр?

— Так точно!

— Вилли, помоги ему перевернуться на живот.

Санитар помог Павлу перевернуться. Хирург вскрыл пузыри от ожогов, по бокам сразу потекло. Ножницами врач срезал обгоревшие лохмотья кожи. Потом спину намазали какой-то мазью, наложили большие салфетки и перебинтовали.

— Вилли, помоги герою встать и отведи его на койку.

— Спасибо, герр военврач, — снова прошептал Павел.

— Вилли, дай гренадёру воды, ты же видишь — у него пересохло в горле. Можешь дать горячего сладкого чая.

— Яволь, герр военврач! — Вилли разве только не щёлкнул каблуками.

Он помог Павлу спуститься со стола, поддержал под руку и довёл до другой палатки.

— Вот, гренадёр, твоя койка, отдыхай.

— Вилли, ты настоящий друг.

Павел улёгся на живот — на спине лежать было просто невозможно.