глаза пылают, из-под распахнутого кафтана чуть не пар валит. Куда же ты так спешил, красавчик? Что нужно от лесной ведьмы? И почему точеное его лицо кажется таким знакомым?

— Ты Марика? — быстро и резко спросил он у удивленной женщины.

— А что, ты тут еще кого-то видишь? — вскинула она седую бровь, развела руками и нарочито испуганно огляделась по сторонам.

— Давай, собирайся. Со мной поедешь.

— И тебе здравия, добрый молодец. Не поеду. Прощевай, дела у меня.

И отвернулась, направившись к дому.

В два скачка парень ее догнал, пребольно ухватив за плечо.

— Я не спрашиваю, ведьма, я в известность ставлю. Собирай чего тебе там надобно, и пошли. Телега ждет.

— Не боишься, что руки отсохнут?

— Не боишься со мной пререкаться? Я ведь тебя задушу мигом, а потом даже не вспомню об этом. Выбирай — или быстрая смерть, или со мной едешь.

Марика, ощущая, что парень весь дрожит от волнения, закатила глаза, легко сбрасывая его руку с плеча.

— Грозный какой ребенок! Ты хоть объясни толком, я тебе зачем?

— Ольг умирает.

Женщина замерла. Как это умирает, с чего? Когда он от нее убегал, сверкая голыми пятками, был почти уж здоров.

— Что случилось с ним? — не стала противиться неизбежному ведьма. — Расскажи подробнее. Что с собой-то брать?

Как-то разом она поняла, что дело, действительно, серьезное. Не прискакал бы к ней этот мальчик иначе. А уж княжич и подавно его не прислал бы. Нет, Марика ничего не ощущала сейчас, кроме злости. Эх, она этого поганца белобрысого выходила, вылечила, а он снова помирать вздумал? Всю работу ее сгубить задумал?

— Несколько дней, как вернулся, он хороший был. Ел, пил, шутил. А потом все больше спать стал, да от еды отказываться. Говорил, слабость.

— Лекарь что говорил? Не поверю, чтобы у вас в Бергороде лекарей не было.

— Лекарь… хм… — парень замялся. — Ну… он говорил, ведьма силы сосет.

— А другой лекарь?

— Хотел кровопускание делать, Ольг не дался.

— И правильно не дался. Жар был? Кашель? Раны как выглядели?

— Раны вроде не кровили. Жар бы, кажется. И глаза… глаза у него страшные стали. Красные.

— Почему раньше не позвали? — Марика быстрым шагом пошла в дом, где в тканевую суму принялась кидать все, что под руку попадалось. Вопреки своим же мыслям и убеждениям, внутри что-то задрожало.

— Так это… Вчерась мы в баню пошли…

— Куда? — она остановилась как вкопанная, сверкнула страшно глазами. — Сдурели? Кто тебе приплатил, парень, чтобы ты князя своего погубил?

— Так ведь баня… от всего помогает…

— Ах ты негораздок! Что с ним, говори быстро!

— Сомлел. В себя не приходил, когда я уехал.

Марика зарычала громко и отчетливо, словно волчица. И зачем, спрашивается, она столько сил в этого убогого вливала, чтобы свои же друзья его и сгубили!

Сунула в руки ошалевшего молодца суму, схватила лопату, выгребла угли из печи, выбросила на сырую землю, водой залила. Проверила дверцы и заслонки, кивнула довольно.

— Я верхом не умею, — на всякий случай сообщила своему “похитителю”.

— Я догадался. Купил уж телегу с лошадью. Ну как купил… взаймы взял.

— Украл, что ли?

— Обижаешь. Денег хозяевам заплатил, но обещал вернуть.

— Ну а что же о тебе думать, когда ты первым делом меня придушить собирался? Зовут-то тебя как, ребенок?

— Никита. Я не ребенок.

— Для меня все вы — что дети малые.

Тот скривился весь, но промолчал, разумно опасаясь спорить с ведьмой — пока она снова не заупрямилась.

— Ты, что ли, мне кур притащил, умник? — Вот, значит, когда она его видела — он ей кошель от Ольга приносил. Она тогда еще осерчала и обратно кинула.

— Ну, я.

— Голова у тебя чем набита? Мхом да золою? Куда мне в лесу куры, лисиц приманивать? А сейчас что с ними делать прикажешь?

— Ай, да в деревне только свистни, мигом к рукам приберут, — легкомысленно пожал плечами Никитка. — Делов-то. Или давай зарублю сейчас, потом суп сварим.

То ведь были не его куры, он и не волновался совсем!

Марика вздохнула и покачала головой. Кур было жалко. Она уже имена им дала: Рябушка и Крылышко. Живые ведь. Из рук едят, поговорить с ними можно, опять же. А еще яйца несут, вкусные такие. Только если дела так плохи, как говорит Никитка, вряд ли она назавтра вернется. Придется подруженек в добрые руки отдать. Зарубит он! Какой кровожадный у Ольга отрок, оказывается!

Глава 10. За каменной стеной

Лошаденка была дохленькая, телега — маленькая и неудобная, зато доверху нагруженная снестью и мехами.

— Ты, я погляжу, зря времени не теряешь? — усмехнулась Марика, устраиваясь поудобнее.

— Ну а что поводу порожней почем зря гонять? — пожал плечами ушлый отрок. — В прошлый раз я сена да овса купил, коням на прокорм. В этот раз у скорняка шкур прошлогодних набрал, солонины вон, капусты да репы. В Бергороде-то дороже это выйдет, да и не все свежее.

— Домовитый у Ольга тиун, — похвалила ведьма.

— Да какой я тиун, — сморщил нос Никитка. — Молод я еще для тиуна. Так, помощник просто… и друг еще.

Про друга Марика сразу поняла — не врет. И вправду парень Ольга любит, как брата. было в его голосе что-то такое… особенное.

— А расскажи мне, откуда ты такой взялся? — попросила.

— Ох… да просто все. Помнишь, небось, угуры на нас нападали лет пять назад? Ну они через нашу деревню прошли. Мужиков всех убили, женщин снасильничали. А парней да девок юных в полон забрать хотели. Говорили, красивые евнухи угурскому императору нужны. Только вести всю толпу смысла нет, после… не все мальчики выживают. Ну, они нас выстроили, портки сдернули… И умереть нельзя, руки-ноги связаны, и реветь постыдно. Страшно было до соплей. Не успели нас охолостить, Ольг со своей дружиною подоспел. Сам еще мальчишка, едва борода пробивается, а дрался как лев. Я потом к нему в слуги попросился, готов был самую грязную работу делать, а он и взял в свой дом отроком. И меня, и сестру мою, хотя она и попорченная угурами была. С тех пор я за княжича жизнь отдать готов…

—