потому как если твой враг обратится к князю за справедливостью — ой, как эта справедливость может аукнуться!

Словом, за три года в Бергороде драк почти не стало, а бояре и купцы прониклись друг к другу поистине братской любовью.

А в последние дни и вовсе сидели тихо, как мыши под метлой. Наконец-то молодая княгиня была в тягости, срок разрешения приближался с каждым днем, а Ольг Андриевич становился все тревожнее, а от того искал себе занятие. Всех своими проверками осчастливил: и купцов, и лекарей, и иноземных мастеров, что себе целый квартал на месте бывшего черного окрая отстроили. Хибары там давно посносили, стали строить дома высокие, каменные, на иноземный манер, да заморских умельцев там селили. А что — и порт рядом, и до внутренних стен не далеко. А то, что местные жители место это не любили, так это их дело.

И вот настал воистине славный день для Бергорода: у княгини начались роды. Все выдохнули и принялись молить бера и предков, чтобы они закончились успешно. Догадывались, что в случае чего Ольг и вовсе свихнется и город сначала с землей сравняет, а потом заново отстроит, причем сам, своими руками.

А князь и взаправду сходил с ума, бегая из комнаты в комнату и вопрошая:

— Почему так долго? Почему она молчит, разве женщины, рожая, не должны кричать? А что, если что-то случилось?

— Угомонись, родимый, — посмеивалась Марфа. — Первые же роды, они обычно долгие. А что молчит — и правильно, и силы не тратит.

— Дженна уже троих родила, — напоминала благодушно Сельва. — А она помельче Марики будет, и бедра куда уже.

— Так у Дженны роды шаман принимал.

— А твоя жена — сама себе шаман. Не бойся, все будет хорошо.

Когда из горницы показалась довольная повитуха и крикнула молодому отцу, что можно уже подниматься, тот даже не спросил, кто появился на свет. Если Марика уверяла, что только девочка у ведьмы может быть, то как ей не верить? Правда, Зимогор когда-то про сына говорил… Но ему откуда знать будущее?

Забежал в горницу, где на широкой постели лежала уставшая, но прекрасная и юная Марика с крошечным младенцем возле груди, выдохнул с облегчением:

— Как дочь назовем? В честь матушки моей, Милоликой?

— Скорее уж, в честь батюшки твоего, Андрием, — возмущенно фыркнула женщина. — Сын у тебя, Олег Андреевич.

— Да как же сын? — растерялся Ольг. — Быть не может. Ты же говорила!

— Да мало ли, что я говорила. Вон, смотри, коли не веришь, — и пеленки развернула показывая явное доказательство своих слов.

Такого Ольг никак не ожидал. Сын! Наследник! Княжич!

Тихо-тихо, чтобы не напугать младенца, шепнул:

— Это ли не счастье? Володимиром назовем. Будет миром владеть!

Марика выдохнула и улыбнулась. Она уже опасалась, что муж расстроится, не получив долгожданной дочери. А ведь и комнатка была готова, и дары всякие для дочери, и куклы, и украшения, и колыбелька с кружевными пеленками. А тут — мальчик. Надобно саблю деревянную стругать и конька-качалку.

— Сын!

Ольг протянул руки и не без робости взял увесистый кулек. Заглянул в серые глазки малыша и окончательно пропал. Сам не понял, откуда туман перед глазами.

— А дочка как же? — спросил у жены. — Ты мне дочку обещала.

— А дочку следующей, — легко согласилась Марика. Если уж она, вопреки преданиям, родила сына, кто знает, может, и про единственного ребенка ей тоже всю жизнь лгали?

На красной площади Бергорода раздался звук рога и громогласное:

— Сын! Княжич Бурый родился, ликуй, честной народ.

И народ ликовал так, как на свадьбе князя и княгини не радовался. Рыдали от счастья бояре, выпивали за здоровье юного княжича купцы, простые горожане плясали на улицах.

А довольная и счастливая Варька прыгала вокруг постели Марики и выкрикивала:

— А я говорила, что будет братец, а вы мне не верили!

— Да, родная, — Ольг подхватил дочь на руки и приподнял, чтобы она могла заглянуть в колыбельку. — Ты у меня лучшая пророчица в мире.

— И лучшая старшая сестра.

— Без сомнения.