поезд ушел, понимаю все. Только сказать хотел, чтоб ты знала, извиниться, что больно сделал. Еще авария та…

— Денис…

— Какая-то часть меня тогда тоже умерла. Не тоже, нет. Ты ведь живая, просто я так думал. Прости, я нервничаю, сумбурно объясняюсь, наверное. Лиль, — он прикрыл глаза и продолжил не открывая их, — я много думал, анализировал, вспоминал. И честно скажу, как есть. Я слишком высокого мнения о себе был. Из-за тебя. Из-за твоего отношения ко мне. Ведь ты всегда была рядом, взглядом влюбленным грела. Красивая очень. Вот я и возомнил, что это я клевый пацан, раз меня так любят, письма пишут, которые в конверт едва вмещаются. Что из-за меня все это, понимаешь? Я особенный. А когда мордой в асфальт упал, в дерьмо самое… понял. Нет того клевого пацана. Нет и не было! И хорошо так мне было только потому что ты меня любила! Это ты особенная! Сердце твое любящее! Отношение ко мне, словно я пуп земли! Черт! Ты понимаешь, понимаешь о чем я хочу сказать? — Денис схватил ее за руки и потряс, привлекая внимание, — посмотри на меня, пожалуйста, Ляль… Лялечка…

Лилю словно током от прикосновения его прошибло, а от сказанного нежным голосом «Лялечка» и вовсе в омут боли затянуло. Мамочки, больно то как в груди, дышать не получается. Она кивнула в ответ, от слез уже даже лица его не видя.

— Не плачь, не плачь, ну что ты? — он неуклюже стал слезинки стирать дрожащими будто в припадке пальцами, — прости меня козла! Не плачь, не надо больше! Я не стою того!

Она покачала головой, все еще не в силах говорить, слова не шли.

— Ляль, я не знаю, какого хрена сорвался. Каким чертом с катушек слетел, честное слово. Не оправдываюсь, нет, пытаюсь как-то объяснить человеческим языком, почему поступил, как сволочь, — он замолчал, руки ее из своих выпустил, голову наклонил, — прости за ту боль. Ты ее не заслужила.

— Да, — прошептала, глотая слезы, — да, хорошо… я извиняю, Денис. Не надо больше. Не терзайся.

— Вот вся такая ты, — улыбнулся грустно, устало, словно сдувшийся шарик, — добрая.

— Ну, какая есть…

— Самая лучшая, а я похерил, — криво усмехнулся. — Но я так счастлив, что ты живая. Даже не представляешь себе!

— Я тоже очень счастлива, что ты жив! Правда! Не знаю, как пережила бы твою смерть…

— А я вот пережил. Даже почти привык, что тебя нет…

— Какой ужас! Прости отца, Денис!

— Ладно. Это все равно наши с ним дела. На тебя я не в обиде.

— Ты так глянул на меня тогда на пороге, я думала ненавидишь!

— Нет, ни за что! Но мысли были, что ты хотела меня наказать.

— Нет! Ни за что! Я бы не смогла сделать тебе больно! Зачем мне это?

— Затем, чтобы наказать…

— За что? За нелюбовь? — слезы высохли, ушли вместе с силами. Она улыбнулась так же грустно как и он, — я тоже многое поняла, Денис. И сама во всем виновата. Навязалась тебе, письма калякала, ты не просил меня. Ты меня никогда ни о чем не просил! И то, что полюбить не смог, разве твоя вина?

— Я…

— Да, Денис. Помнишь, я еще тогда, на крыше сказала — отношения из жалости приведут к краху. Так и вышло.

— Нет, не из жалости! — выкрикнул зло, глазами возмущенно сверкнув, — я о чем тебе говорил сейчас?

— Я все слышала, ты извинялся. И я тебя извинила.

— Я не был с тобой из жалости! Я счастлив был каждую минуту! А письма твои меня на протяжении двух слет спасали, маяком для меня стали. Какая жалость?

— Ладно, не будем об этом. Не кричи, пожалуйста. Я не в упрек. Просто хотела сказать, что все понимаю. Обид не держу.

— Правда, не держишь?

— Правда!

— Тогда, пойдем погуляем?

Глава 18

Доской забито счастье вновь, и всё из рук

Как только понимаешь вдруг - теперь ты просто друг.

Я просто друг для той, которая шептала:

"ты только мой"

Которая хотела умереть со мной

В любви или в неволе быть моей одной

/«Просто друг», Чай вдвоем

Денис

Он выскочил из душной квартиры сбегая от мыслей, от правдивых маминых слов, от самобичевания. Ноги несли прочь, каблуки массивных солдатских ботинок выстукивали нервный ритм в такт сердцу.

Как же он устал. От всего. Вселенская усталость давила на плечи, на грудную клетку, не давая дышать, жить… А жить захотелось как-то неожиданно. Во всю грудь дышать, радоваться, улыбаться. Еще пару дней назад ничего не хотелось. А сейчас, надо же, очухался…

Умаялся от груза вины, почти надорвался ею. Хотелось сбросить ярмо и наконец вспомнить, как быть прежним. Если это в принципе возможно.

Притащился на «их место» неосознанно. Душа тянулась к светлому, даже если это всего лишь воспоминания. Когда понял, куда направляется, решил, посидит немного под деревом и пойдет к Ляльке. Он задолжал ей извинения.

Увидев ее, едва на разорвался от взрыва эмоций. Неожиданно, сильно, под дых. Прекрасная, как сказочная принцесса. Сидит поджав ноги в тени ивовых ветвей, вся в мелких лучиках солнца. Зажмурился. Что она здесь делает? Неужели тоже… вспоминает? И если она здесь, то… хочет вспоминать? Не стремится забыть? Черт…

Тяжело было начать разговор. Но еще сложнее оказалось отпустить, когда поднялась уйти. Словно увидел и тут же приварился. Остановил, выдавил из себя нужные слова.

Разговор вышел настолько эмоционально-обнажающим, кожу снять было бы не так больно. А она плакала. Объяснялась сама, слушала его объяснения и не прекращая плакала. Ее невероятные круглые глазища затянуло прям-таки ливнем печали. Да он и сам бы рыдал. Если бы умел. Лучше бы умел. Может, не так драло бы горло. Может, не так болело в груди.

Она невероятная все же, убедился в который раз. Не изменилась. Какая была добрая, открытая, светлая, такой и осталась. Не смотря на предательство — ни словом не упрекнула.

А красивая, впору зажмуриваться, как от солнца яркого. Красивее намного стала, женственнее. Кожа алебастровая, брови черные, глаза огромные, губки малиновые. Волосы волнистые теперь до самой талии достигали. Грудь высокая вздымалась от каждого всхлипа, едва на лице взгляд удерживал.

Они обо всем поговорили. Денис не рассчитывал на прощение. Во всяком случае настолько простое. А она… как-то поняла его сходу, еще и за отца извинилась.

Лялька продолжала удивлять и восхищать. Невероятная девушка. Как он мог быть таким придурком и все