И украшения – прав мальчишка оказался – тоже оживают. Уж это Аркадия Васильевна очень хорошо понимала. Как и то, насколько привлекательнее они становятся. Продажи-то после того, как витрину эту установили, и впрямь выросли.

Так что, может, легкомыслие-то Балькино оттого играет, что за «главное» еще не зацепился? Ни в «личной» жизни, ни в жизни вообще? Ну, насчет личной жизни она вроде бы неплохо выдумала, должно сработать. А в остальном… да тоже! Вон глаза-то разгорелись – наследственность, никуда не денешься.

– Вот бы еще какие-то из дедовских работ отыскать и выставить… – задумчиво произнес внук.

Ну да, теперь – пора. Теперь – главное.

– Ты прав. – Аркадия Васильевна выпрямилась в кресле. – Браслет, который ты привык видеть у меня на руке, разумеется, – не единственный образец его работы. Представление о масштабе таланта получить можно, но…

Она выложила на стол пачку – два десятка – фотографий. Все собранные к этому моменту «аркадии». В «сокровищнице» их сохранилось тринадцать. Еще семь были «добыты» за последние десять лет. Кольца, броши, браслеты… Серьги в «русском» стиле – немного напоминающие серию «а ля рюс», что готовил Фаберже к трехсотлетию дома Романовых, – но легче, изящнее. Ожерелье «Морской прибой» без единого синего акцента – серебро, янтарь и малахит. Гарнитур «Незабудки» – белое золото, бирюза и три бледно-желтых топаза. Топазы, что называется, некондиционные: неравномерный цвет, «плавающая» прозрачность. Но в сумме – невероятное изящество, словно пороки камней были задуманы мастером изначально. Из «порочного» же сапфира – брошь «Сад сновидений»: из трещины самоцвета выплескивается филигранное золотое кружево с тонкими перламутровыми вставками. «Незабудками» и «Садом» Аркадия Васильевна особенно гордилась. Собственно, гордилась она всеми собранными за эти годы «аркадиями»: именно ради них в ее салоне с самого открытия работал отдел скупки. Большинство изделий отсюда отправлялось в «антикварную» секцию, но если приносили приваловскую вещь – совсем другое дело, эти шли в «сокровищницу». Это было как возвращение домой. А в случае с «Садом» и «Незабудками» – словно бы вдвойне. Их эскизы Аркадия видела в Тетради, и дотронуться до живого воплощения дедовских мыслей – это было… как там говорила бабушка? Протянуть ниточку меж временами? Да, приблизительно так. Словно сам Аркадий Привалов стоит возле и одобрительно кивает головой.

– Конечно, собрана пока лишь малая часть, но даже сейчас это вполне можно назвать «приваловской коллекцией».

Балька с горящими глазами перебирал фотографии: раскладывал так и эдак, всматривался в каждую, отодвигал в сторону, опять хватал и вглядывался, вглядывался, вглядывался…

– С ума сойти, какая красота! И это все дед? Это ж выставлять надо! Это ж на весь мир прогреметь может…

Аркадия Васильевна наблюдала за восторгами внука с одобрительной улыбкой: все-таки она в нем не ошиблась, он – истинный Привалов.

И, словно отвечая на ее мысли, он вдруг задумчиво протянул:

– Даже жалко, что я не Привалов… Никогда не задумывался об этом, а сейчас вдруг как-то обидно стало.

Фамилия Бальки была Алькин. Нюра, дочь Аркадии, выходя замуж стремительно и словно бы с досады, взяла фамилию мужа. Как будто торопилась отрезать себя от матери. Впрочем, может быть, и не думала она ничего такого, просто традиции приходят и уходят, такая же мода, как и на все остальное: нынче вон все меняют фамилию в браке, вот и Нюра поменяла. «Скоропостижный» муж после развода быстренько исчез с горизонта и… пропал. Аркадия Васильевна некоторое время следила за его жизнью, опасаясь, не предъявит ли папаша права на сына. Но папаша, не сумев приспособиться к «новым» временам, предпочел посвятить себя тому, чтобы с утра до вечера проклинать «эту страну», которая «не ценит», и предаваться воспоминаниям о «светлом» прошлом. Воспоминания, ясное дело, сопровождались возлияниями: сперва в компании таких же «тонко чувствующих и презирающих мир чистогана» приятелей, потом и в одиночку. Воспоминания отставленного супруга и отца становились все бессвязнее, возлияния – все обильнее, и в какой-то момент Аркадия Васильевна потеряла «папашу» из вида. А разыскивать уже не стала – опасности он больше не представлял. Где он сейчас? Небось помер от цирроза или от какого-нибудь стеклоочистителя. Что они там пьют, «презирающие мир чистогана» и «предпочитающие свободу творчества»?

Внук же так и остался с фамилией Алькин. Борис Алькин, вот как его на самом деле звали. В школе приятели быстренько переименовали его сперва в Балькина, а после и просто в Бальку. Прозвище было забавное, и внук не возражал. Ему вроде бы даже нравилось. Впрочем, ему вообще нравились прозвища. Например, Матвеева он, вместо того чтоб называть дядей Мишей, еще в детстве, открыв для себя такое таинственное явление, как отчества, окрестил МихМихом. И по сей день так его зовет.

– Вообще-то, – начала Аркадия Васильевна, собираясь сказать, что совершеннолетнему дееспособному гражданину сменить фамилию – не проблема.

Но Бальку уже захватила другая мысль.

– Фантастическая коллекция, – повторил он и почему-то вздохнул, явно расстроенный. – Только как это выставлять? Даже если ко всем этим вещам, что на фотографиях, у тебя есть доступ. Это ведь уже не магазинный уровень, скорее музейный, ну – галерейный. Одна охрана в немалую копеечку выльется. А реклама? Да и… ты же сама говоришь, что тут малая часть. Значит, надо их как-то собирать… это ж какие деньги надо…

Аркадия Васильевна вдруг совсем развеселилась от Балькиной наивности.

– Где деньги взять, говоришь? Ты никогда не задумывался, откуда наш достаток? Немаленький, кстати, достаток. Или, к примеру, как удалось сохранить этот особнячок? Сколько взяток пришлось рассовать? А ремонты и переустройства? На какие, пардон, шиши? И на какие, пардон, шиши, мы так неплохо жили и живем? Тебя ведь никто никогда не гнал кусок хлеба зарабатывать? Почему бы это?

– Ну… – Балька нахмурился, соображая. – Так магазин-то вроде процветает? Доход приносит…

– И давно ли он процветает, магазин? – Она почувствовала, что начинает сердиться. Как будто какой-то рычажок внутри передвинули: только что он стоял на «смешно» и вдруг сразу перескочил на «фу, безобразие». Ну почему, почему люди так неохотно «включают мозг»? Ведь все же очевидно, а Балька, взрослый парень и не дурак вроде, какие-то глупости несет. – И на какие, пардон за повтор, шиши я этот самый магазин открыла?

Он пожал плечами:

– Ну… кредиты, наверное…

– Ох, Балька, тебе же главой семьи после меня оставаться, а ты как младенец, честное слово! Хотя даже младенец уже двадцать раз догадался бы, что деньги в семье есть. И в первую очередь благодаря прадеду. Наше сегодняшнее благосостояние – его заслуга.

– Но ведь он работал с поделочными камнями… Ну или, как их там, полудрагоценными? Он же все-таки был не Фаберже… Ты же сама говорила…

Аркадия Васильевна строго, в стиле «Опять двойка?!», сдвинула брови.

– Я никогда не говорила, что он работал только, – она проговорила это слово с нажимом, – только с полудрагоценными и поделочными камнями. При таком-то размахе дела? Что за глупая мысль? Мог бы, кстати, и сам догадаться.