– Только мильтоном не становись, – сказала Лялька. – Они знаешь, какие противные бывают! Нет, – поправилась она, – участковый наш – хороший дядька. А патрульные сержанты иногда подъедут ночью, пьяные, и норовят чего-нибудь стибрить.

– А я нашего участкового в глаза не видел, – сказал Блинков-младший.

– Посидел бы здесь, увидел бы.

– Грабят?

– Пытаются, – подтвердила Кусачая княжна. – Но по-настоящему нас еще ни разу не обносили. – Она сплюнула через левое плечо и постучала по прилавку. – Ой, зря я сказала! Бабка говорит, что я глазливая… Вам чего?

Лялька уже обращалась к непонятно откуда взявшемуся покупателю. Автобуса или машины Блинков-младший не слышал.

– Сок.

– Какой?

– Вон тот.

– Какой «тот»? Ананасовый, вишневый?

– Ну, тот! Я не могу прочитать по-иностранному. – В окно киоска сунулась рука в кожаном рукаве. – Ну, вон же!

– А картинку вы тоже не можете рассмотреть по-иностранному?

Рука вдруг обхватила Кусачую княжну за шею и выдернула из окошка. Лялька замычала. Похоже, ей заткнули рот. Болтавшиеся в воздухе Лялькины ноги сшибали с полок пивные банки, сигареты и орешки в хрустящих пакетах.

Питбуль, коротко взвыв, соскочил с груди Блинкова-младшего. Он не видел врага и озверело носился по киоску.

Лялька прочно застряла в окошке. До пояса пролезла, а дальше – ни в какую. Там была решетка, и сейчас Кусачая княжна торчала в самой крупной ячейке, как рыба в сети. А в ячейку поменьше всунулась вторая рука в черной коже и стала обшаривать Лялькины карманы. Ключи ищет, понял Блинков-младший.

Кричать было бы глупо – никто не услышит голос из закрытого киоска, а фактор внезапности потеряешь. Нет, до тех пор, пока грабители не знают, что в киоске прячется второй человек, он в сто раз для них опаснее!

Блинков-младший скатился с полки и стал шарить под прилавком. Многие продавцы держат под рукой газовый баллончик или резиновую дубинку. Но у Ляльки ничего этого не оказалось. Кусачая княжна считала, что питбуль надежнее любого оружия.

Чужая рука вылезла из кармана ее джинсов, позвякивая ключами. Лялька продолжала лягаться и мычать – ей по-прежнему зажимали рот. А дверь киоска уже отпирали. Ясно, грабителей двое: один держит Ляльку, а второй вот-вот войдет.

Блинков-младший влез под полку, на которой недавно лежал, и забился в угол. Над его головой живучий американец, похоже, влип окончательно: его крушили сразу четверо, и воспоминания о девушке не помогали.

Ключ в замке провернулся. Мечущийся по киоску Бантик вдруг успокоился. Он сел и с умильной мордой уставился на невидимую для Блинкова-младшего дверь. Из пасти побежала слюна, и Бантик со вкусом облизнулся. Пес-убийца готовился сделать то единственное, что он умел и любил в своей собачьей жизни, то, для чего вывели его породу.

Дверь открылась, и Бантик, взвыв от счастья, кинулся на врага.

Никто не учил его драться, да и невозможно объяснить собаке, что такое тактика и стратегия борьбы, финты, приемы и контрприемы. И все же Бантик отлично владел и тактикой, и стратегией, и всем, что нужно для победы. Тактика: сразу же рвать противника, если он слабее тебя, или брать на измор, на утомление того, кто сильнее. Стратегия, то есть главный способ достичь победы – добраться до глотки врага.

Его обучение было совсем не таким, как у людей. Оно началось задолго до рождения Бантика. Его прадеды и прапрадеды насмерть бились на собачьем ринге. После схватки побежденного уносили замертво, а победитель, зализав раны, оставлял щенков. Почти все они были такими же свирепыми, сильными и быстрыми, как их отец, а немногие из них – и свирепее, и сильнее, и быстрее. Из этих немногих получались новые победители, оставлявшие потомство еще свирепее, еще сильнее и еще быстрее себя. Эти рождались с умением драться. Ни один из его предков, прославленных бойцов, не смог бы победить Бантика, которому было всего-то два года от роду.

Бантик был совершенной боевой машиной. Я бы лучше сунул ногу под асфальтовый каток, чем ему в пасть.

Но не спешите радоваться за наших и, содрогаясь, думать о сорока уколах в живот, ожидавших грабителей (которых вообще-то не жалко). Бантик допустил роковую ошибку. Впрочем, он сам ее ошибкой не считал.

В его маленьком мозгу не помещалось больше одной мысли сразу. И больше одного противника не помещалось. Он бросался на первого, кто угрожал ему или его хозяйке, побеждал и тогда уж мог заняться другим.

Вот Бантик и бросился, как только дверь киоска приоткрылась. Не его собачья вина в том, что первым, кого он увидел, был матерый рыжий кот.

Схваченный за шиворот рукой в черном кожаном рукаве, кот висел кулем, опасливо поджимая хвост. Кот не был трусом. Он просто знал, что нет на свете зверя опаснее, чем человек.

А Бантика кот не испугался совершенно. В открытой схватке он и минуты не продержался бы против пса-убийцы. Но по его кошачьим правилам победителем считался не тот, кто свирепее, сильнее и все такое. Кошки подлы почти как некоторые люди. Больше всего у них ценится первый удар – удар из засады, удар исподтишка. По-человечески это все равно, что ножом из-за угла. Выцарапать ничего не подозревающему противнику глаз или располосовать когтями нос и тут же удрать – вот кошачий героизм.

Впрочем, нельзя судить зверей по человеческим правилам. Кот поступал, как кот. А Бантик – как пес.

Итак, Бантик бросился…

Он летел на врага грудью, готовый победить или умереть. Он совсем не понимал, что победа его будет ничтожна, а смерть напрасна.

И тут рука в черном кожаном рукаве помогла коту. Ее обладатель был из подлой породы людей, живущих по кошачьим правилам, и уж его-то мы с вами имеем право судить.

Он вздернул кота вверх.

Крокодильи челюсти лязгнули в воздухе.

Бантик промахнулся и стал падать. В это мгновение он был почти беспомощным. Набитая зубами глупая башка перевесила, и Бантик перекувырнулся в воздухе.

Рука в черном рукаве швырнула кота ему в морду.

Кто-кто, а коты умеют падать лучше всех на свете. Они всегда приземляются на четыре лапы. А тут и приземляться было не нужно: кот надежно присобачился на падающего Бантика и сразу же запустил ему под кожу все шестнадцать своих боевых когтей!

Бантик и не пикнул. Псы его породы только свирепеют от боли. Прежде, чем он коснулся пола, крокодильи челюсти трижды успели щелкнуть. Попадись на них кошачья лапа, он перекусил бы лапу. Попадись весь кот – и кота бы перекусил! Но зубы, способные перемолоть моржовый клык, лязгали впустую. Бантик ни разу не достал врага.

А кот с чувством, с толком, с расстановкой спустил кожу с нежного мокрого носа, располосовал Бантиково ухо и глубоко процарапал ему живот задними лапами.