Предчувствия не обманули, как, впрочем. И поэзия Блока. Сокровенной мечте было суждено стать явью. Однажды дверь распахнулась. И вошел он. Принц. Мужчина ее мечты. Молодой. Красивый. Безнадежно пьяный. Посмотрел на чистый кафельный пол и… и все испортил.

— Я его тогда чуть не убила, — сквозь слезы улыбнулась Крапивина. — Только все вымыла, и на тебе — начинай сначала. И так от порошка горло саднит, а тут еще блевотину за ним смывай. Но странно: убирала за ним, а брезгливости никакой. Словно розами мне пол выстлал. Так бы и пошла за ним. Потом тащила Кольку на себе через весь город, а он пьяные песни во все горло горланил. Я таких песен и не знала: слова непонятные, вроде и не в рифму, но заживо берут. Я тогда так и поняла: без него меня больше нет. Вот сейчас его нет, а я живу. Обещала, и обманула. Плохо это, Стефания Андреевна, обещания не выполнять. Плохо?

Чего уж тут хорошего?! Я отвернулась от требовательных шальных глаз, столько в них было боли и обиды. Ну, какие девки дуры все-таки, а?!

— Зато, когда утром проспался, совсем другая жизнь началась, счастливая. Любовь у нас началась. Вот так сразу, с первой встречи. Мы просто оба ее очень-очень ждали. Еще, когда маленькие были. Мне кажется. Что бог нас специально разделил, чтобы в разлуке мы поняли, что жить друг без друга невозможно. Ни мне, ни ему. Я просыпалась и плакала от счастья, засыпала и плакала.

— Отчего ж не смеялась?

— Чтоб счастье не сглазить, — покраснела она. — Я ведь суеверная очень.

В счастливой жизни Лене пришлось устроиться еще на два места работы. Коле постоянно требовались самые лучшие фрукты, овощи и комплекс минералов и витаминов. В стареньком холодильнике появились две полочки — ее и Николая. На ее полочке — пакет кефира, пара жалких сморщенных морковок и застывшая овсяная каша, которую даже в разогретом виде не проглотить. Зато фигуру помогает сохранить. Какой никакой, а плюс. На его полочке — деликатесы, из которых Лена, сглатывая слюну, готовила завтраки, обеды и ужины для обожаемого мужа. Иногда Епишин брал заработанные не им деньги и куда-то исчезал. Лена плакала и не находила себе места от беспокойства и черной ревности. Ведь отныне Николай принадлежал ей и только ей. В сказке про Золушку ни о каких соперницах не говорилось, а тут… С чего бы вдруг такое расхождение с основным сюжетом?! Один раз она даже рискнула позвонить Николаю домой, но визгливый женский голос ответил ей, что Николая нет и, он, видимо, не скоро появится. Больницы, морги — куда она только не звонила, предчувствуя страшное. И только заслышав в замке поворот ключа, вздыхала от облегчения. Мой. Живой. Здоровый. Остальное неважно. Главное — что он мой, и только мой.

И хотя отлучки Епишина были спонтанными и затяжными, он всегда возвращался к Елене. Она недоумевала, строила различные предположения, но ни разу не задала мужу мучительных вопросов, что вполне его устраивало. Деньги таяли, он нервничал, Лена украдкой обнюхивала одежду мужа: вдруг уловит чужие духи. Своих-то не было.

Тайна раскрылась неожиданно. Чтобы залатать брешь в семейном бюджете, Елена устроилась еще на одну работу — в казино поблизости от дома. К этому времени у нее сложилась репутация добросовестной уборщицы. Кто бы мог подумать, что и уборщиц бывает репутация! И вот там, в короткий перерыв, она совершенно случайно увидела обожаемого супруга. До той минуты она даже не слышала про игроманию, но здесь столкнулась с бедой, что называется, лицом к лицу. И выхода из этой ситуации Лена не видела. Николай испытывал острую зависимость от игровых автоматов. Приближаясь к ним, он в мгновение ока превращался из уверенного и модного молодого человека в слабое, безвольное и трясущееся существо. Перед глазами мелькали картинки — карты, вишенки и прочий азартный хлам, и он не видел ничего вокруг. От напряжения сосуды в глазах лопались, и к концу игры. Когда его уже насильно выставляли из зала, белки становились ярко-алыми, словно у вампира.

Елена растерялась: экскурс на сайты не дал утешительных результатов. Это как наркомания, это надо лечить, вот только в любой момент может наступить рецидив. Добро б еще он сам стремился избавиться от пагубной привычки, так ведь нет: Епишина, казалось, все устраивало. Пусть жена и дальше зарабатывает кошкины слезы, только бы на игру хватало.

В Елене проснулась декабристка. Чего только она ни делала, чтобы отвадить супруга от игровых автоматов. Даже в институт поступила, чтобы быть к мужу поближе. Вот только на дневном отделении и месяца не продержалась: совмещать работу и учебу оказалось физически невозможно.

— Господи, зачем же ты все это терпела! — не удержавшись, воскликнула я по окончании слащавой и душещипательной love-story. — Бросила бы его к чертям собачьим, всяко больше толку. Прежде всего, для тебя.

Феминистский посыл оказался всуе. Если человек уверен, что он поступает правильно, то его никто и ничто не остановит.

— Кто вы такая, чтобы судить? Я же его любила! — воскликнула Лена, прижимая ладонь к животу. — Мутит немного. Наверное, что-то съела, — пояснила она смущенно, заметив мой внимательный взгляд. Неужели она еще и беременна?! Только этого не хватало! Крапивина дернула серым хвостиком: дескать, что за подозрения! Какая беременность в моем финансовом положении! И потом я люблю только мужа, дети нам не нужны. И вообще… Перестаньте пялиться на живот. Не беременна, понятно! Съела что-то не то! И опять переключилась на тему любви до гроба. Благо теперь и гроб был: — Я очень любила Колю! Он мне был послан свыше. Как дар небес! Ну и что, что он был игроком! Достоевский тоже играл, но его жена всегда была с ним рядом! Он даже книжку про это написал. Я читала.

Привела аргумент, ничего не скажешь. Достоевский, любовь, розовые мечты, сопли в сиропе, наконец, принц у игрального автомата — куда ни кинь, всюду романтика. А то, что Епишин фактически растоптал ее, уничтожил, как женщину, как личность, совершенно неважно. Быть жертвой даже приятнее — эдакий садомазохизм в отдельно взятой судьбе. С тем, чтобы потом с чувством, толком и расстановкой трагически заявить: я тебе отдала свои лучшие годы! Неблагодарный! Как ты мог! А почему бы и нет! Он что, тебя просил отдавать лучшие годы?! Подумай уже сейчас, девочка. Он тебя об этом просил?! Странно, почему я все еще удивляюсь подобным историям?! Каждая вторая баба вкладывается в мужа, а после развода жалуется. Так вкладываться не надо было: единственное, что женщина может себе позволить, жить для себя. И только так она может сохранить уверенность и самоуважение.

Впрочем, справедливости ради, Елена не ждала от меня оценки своих поступков. Она пришла совершенно по иной причине:

— Стефания Андреевна, — прошептала она, глаза лихорадочно блестели, на лбу выступили крупные капли пота. Уже не спрашивая, налила себе еще коньяка и выпила залпом. Для храбрости, наверное. Ладонь по-прежнему массировала живот. — Черт! Болит-то как.

— Ты бы больше не пила…

— А, все едино! У меня всегда спазмы начинаются, когда я нервничаю. Стефания Андреевна, я вот по какому поводу… Думаю, нет, я совершенно уверена, что Колю убил кто-то из своих, из институтских.