«Это Аркадий[35], один из лучших наших поэтов», – с гордостью в голосе представил мне его Борис.

Я почувствовала, как краснею: это был тот самый человек, который пытался заговорить со мной в рок-клубе и которого я проигнорировала. «Бог мой, простите меня, я вела себя с вами очень грубо на концерте. Я решила, что вы из КГБ. Простите, ради бога!». Они с Борисом дружно рассмеялись.

В дальнем углу я заметила Виктора из «Кино» и его гитариста Юрия – того самого, с блондинистой челкой, кто умудрился за одно мгновение заложить мне в сердце мину замедленного действия. Рядом с ними был их басист Игорь Тихомиров – кудрявый, улыбчивый парень, которого я со временем прозвала Микки-Маус за его вечно жизнерадостный и дружелюбный настрой. Еще через несколько минут я сумела пробраться к ним в угол, каждую минуту прерывая разговор безудержным восхищением в адрес их сета. Они в ответ так же безудержно восхищались привезенной мною Борису в подарок красной гитарой. В разговоре Виктор показался полной противоположностью тому, каким он мне запомнился на сцене. На место излучавшейся им тогда холодной, темной, страстной энергии стоика пришло теплое и заинтересованное радушие. При всем его таланте и славе он был, очевидно, человек мягкий, и говорить с ним было очень легко.

Английский у него был вполне приемлемый, и в нашем разговоре с Юрием он выполнял роль переводчика. Они сказали мне, что слышали, что я рок-музыкант из Америки, и выразили желание послушать мою музыку. Я в свою очередь стала расспрашивать про их группу: кто пишет песни, сколько времени они уже существуют. Разговор шел лениво, расслабленно и вполне предсказуемо, но сердце у меня внутри колотилось как безумное. Юрий полностью захватил мое внимание: его точеный подбородок и ясные глаза убедили меня в том, что я влюбилась в человека, с которым с глазу на глаз едва смогу обменяться парой слов. Как мне кажется, языковой барьер только усилил романтизм наших отношений. Он смеялся над моими комплиментами, нежно брал меня за руку и не спускал с меня глаз, пока Виктор продолжал быть толмачом между нами.

– Джоанна, а завтра ты что делаешь? – спросил Виктор.

Я почувствовала, как внутри у меня все оборвалось.

– К сожалению, завтра я уже лечу домой, в Америку. – Выждав паузу, я добавила: «Но я приеду еще».

На следующее утро, по дороге в аэропорт, я заехала к Борису. Он повел меня на крышу, самое безопасное с точки зрения возможной прослушки место.

– Смотри, осторожно с этими перилами. Они прогнили.

– А это безопасно? – нервно спросила я.

– Не думаю, – ответил он с улыбкой. Он понимал: высовываясь прямо к небу, риска не избежать.

– Борис, мне ужасно неловко заводить об этом разговор, но что делать с красным Stratocaster’ом? Таможенники все тщательно записали и сказали, что я обязательно должна вывезти его из страны.

– Не волнуйся, – ответил он небрежно. – Давай попьем чаю, все будет нормально.

В квартире я демонстративно, каждую минуту смотрела на часы: «Борис, гита…»

Не успела я в очередной раз открыть рот, как дверь распахнулась и в комнату вошли Африка и Тимур с гитарным футляром в руках.

– Бог мой, спасибо! – сказала я. – Мне ужасно жаль, что надо забирать у вас гитару…

После своего традиционного приветствия «Асса е-е!» и пионерского салюта Африка протянул мне футляр, который я тут же открыла.

Внутри лежала гитара с выкрашенным в яркий красный цвет самодельным деревянным корпусом. Гриф, электрические звукосниматели, ручки переключения громкости и тембра, тремоло-рычаг, – все было того же цвета и размера, что и на настоящем Fender’е. Серийный номер находился в нужном месте, и, сличив его с тем, что был записан у меня на обороте таможенной декларации, я убедилась, что он полностью идентичен.

– Вы сделали дубликат?! – потрясенная, не веря своим глазам, воскликнула я.

– Асса е-е! – с полным достоинства видом подтвердил Африка. – Все в точности как записано у тебя в таможенной декларации. Разве что качество похуже. Ну и, как ты думаешь, таможенники поймут разницу? – он презрительно пожал плечами. – Да никогда в жизни!

– Просто невероятно! – Что я еще могла сказать? Гитара была передо мной, как младший, нескладный брат оригинального Stratocaster’а, неуклюже сконструированный из бог весть каких материалов. Впервые я получила возможность убедиться, как хитры на выдумки при необходимости люди в СССР. В Америке, не сталкиваясь ни с настоящими трудностями, ни с цензурой, я всегда жила по правилам. У этих ребят все было не так. Когда возникает проблема, они находят способ ее решить. Я смотрела на них: хитреца в глазах и веселые улыбки на молодых, необузданных лицах.

– Ну, что же вам привезти в следующий раз?

– А это, – говорю я, переходя к очередной фотографии, – мы с Борисом у него на кухне вскоре после того, как мы познакомились.

– Напомни-ка мне еще раз, кто такой этот Борис? – слегка прищурившись, спрашивает глава компании музыкального оборудования, пытаясь разглядеть круглое, харизматичное лицо на фотографии.

– Можно сказать, что он Боб Дилан СССР. Это его песню ты только что слушал.

– Все, что ты рассказываешь, совершенно невероятно… – бормочет он себе под нос. – Кто бы мог подумать, что в Советском Союзе есть рок-музыка…

Увидев, как Борис отреагировал на подаренный ему красный Stratocaster, и помня переходящее в восторженную улыбку изумление на его лице, я преисполнилась решимости добыть для своих новых русских друзей побольше нужных им инструментов. Не успев даже толком приехать домой, я, как лыжник, приземлившийся на вершине горы, сразу помчалась дальше. Лихорадочно пытаясь подготовиться к следующей поездке, я опять пошла работать в турагентство, в то же время стараясь наладить контакты с американскими компаниями музыкального оборудования и обзавестись за короткое время достаточным количеством инструментов. Я также начала переговоры с фирмами грамзаписи об издании музыки Бориса. Дэвид Уайдерман, улыбающийся блондин, менеджер гитарного центра в Голливуде, где я на деньги Боуи покупала для Бориса Stratocaster, познакомил меня с нужными людьми, в числе которых был Даг Баттлман, самый крутой и свойский парень в Yamaha, и Дэн Смит в Fender.

Вернувшись из второй поездки в СССР в августе 1984 года, я переговорила с бессчетным количеством людей. У нас с Джуди накопилась гора фотографий и несколько пленок с музыкой «Аквариума», которые мы при выезде запихивали как можно дальше вглубь чемоданов, моля бога, чтобы их у нас не конфисковали. Огромное количество американцев были об СССР такого же мнения, как и я, еще полугодом раньше. Никто, в том числе и руководители фирм грамзаписи, не могли поверить, что люди типа Бориса Гребенщикова или Виктора Цоя могли существовать. Я собиралась отдернуть занавес и показать им кусочки Страны Чудес.