И, к сожалению, даже самые горячие сторонники равноправия из числа мужчин по умолчанию считают, что таким ответственным организатором должна быть женщина. «Позвони мне, если нужно что-то купить или куда-то заехать», — говорят они, но не делают усилий, чтобы самостоятельно узнавать и систематизировать эти нужды. Ведь их мама справлялась сама — почему же здесь должно быть иначе?

Мужчина не отказывается от работы, но и не видит ее сам, и если ему не напоминать и не говорить (а это тоже труд!) — то он просто не будет замечать, что что-то должно быть сделано. Сплошь и рядом женщина, как невидимая фея, устраивает удобство и комфорт жизни семьи, делая по факту в пять-десять раз больше, чем мужчина. И создают эту ситуацию тоже женщины: мамы этих мальчиков, поддерживающие статус-кво, при котором женщина, приходя с работы, трудится бесплатную вторую смену.

В тяжелых случаях (именно поэтому я и поместила эту историю в раздел о слиянии мамы и ребенка) мужчина просто не может жить ни с кем, кроме собственной мамы, потому что только она обеспечивала его по системе «все включено». А у жены и борщ не такой вкусный, и полы не всегда помыты, и, главное, мыслей она читать не умеет. С мамой никто не сравнится.

Что делать?

Вот что я посоветовала Нине.

1. Договоритесь о принципах. Ваш партнер, скорее всего, не настолько избалован патриархальным воспитанием, как Артем, — он просто искренне не видит, какая работа есть в доме и кто ее делает. Помогите ему увидеть скрытые пружины вашего общего хозяйства. Не обвиняйте — показывайте. Нарисуйте общую карту логистики и периодичности дел вместе со временем и другими ресурсами, которые на них уходят.

2. Разделите работу по справедливости. Необязательно поровну: если, например, ваш партнер трудится вне дома 14 часов в сутки, а вы сидите дома и не имеете младенца на руках, — скорее всего, бо́льшая часть дел будет все-таки на вас. А вот если вы работаете оба и у вас двое детей, оправдания типа «я не привык» или «мне нужно в спортзал» не принимаются. Честно рассмотрите, как обстоят дела сейчас. Вполне вероятно, что после работы он занимается своими хобби, а вы готовите ужин и делаете с детьми уроки. Почему не устроить наоборот в половине случаев?

3. Вы можете возразить: «Да ничего страшного, мне это не так важно, я не хочу поднимать эти вопросы. Я потерплю и так, я привыкла, а если что-то менять, могут возникнуть ненужные разногласия». Если это касается вас двоих — на здоровье. Но если в вашей семье растут дети, подумайте о них. Хотите ли вы научить дочь так же работать за себя и за того парня или желали бы ей лучшей судьбы? Хотите ли вы, чтобы у вашего сына отросли скрытые «лапки» и он потом говорил своей девушке: «А в нашей семье готовила и убирала только мама»?

Гендерное равноправие начинается с матерей. Именно материнская власть, великая и ужасная, создает отношение мальчика к женщине, а девочки — к самой себе. Не терпите то, что можно изменить, — и ради самой себя, и ради следующего поколения. А если вы — мама, подумайте о том, какие качества развиваете в своем сыне. Сможет ли он жить с девушкой, которая не так хорошо варит борщ, как вы? Будет ли помогать ей — или только требовать? В наше время умение сотрудничать является очень важным «конкурентным преимуществом» при создании семьи. И если девушке не понравится мужчина с «лапками», она найдет себе того, кто сможет брать часть обязанностей на себя.

«Хочу к маме в живот»

Эта история не похожа на предыдущие тем, что инициатором слияния становится не мать, а дочь.

Алена и мама жили вдвоем. Жили трудно, бедно. Мать работала уборщицей в несколько смен. В полтора года Алену отдали в ясли. Забирала и приводила ее домой чаще соседка, чем мама. Уже в пять лет девочка могла сама приготовить простой ужин, сходить в магазин. Мать никогда не делала с ней уроки, не проявляла гиперопеки, да и вообще ей было вечно некогда.

При этом Алена росла чувствительной девочкой. Побаивалась привидений, страшных историй и кладбищ. В 10 лет боялась ночью проходить ночью мимо зеркала: а вдруг оттуда глянет смерть? Но самые худшие часы и минуты она переживала, когда мама задерживалась с работы. Мобильники еще не появились, а в квартире у Алены и ее мамы не было и городского телефона. Когда стрелка подползала к восьми, Алена садилась у окна и начинала мучиться. Тревога буквально изгрызала ее. Если мама не приходила и к половине девятого, мучения становились нечеловеческими. Если мама задерживалась на час-полтора, то всякий раз находила Алену полуослепшей от слез: дочь к этому времени успевала вообразить в красках и деталях несчастный случай, похороны и свое сиротство. Матери не нравилось, что Алена настолько сильно переживает, она бранила дочь, и той становилось легче: значит, она беспокоилась напрасно, и опасность была не слишком велика.

Шли годы, но страх Алены потерять мать не утихал. Лет до 13 она приходила спать в ее кровать, прижималась к маме и воображала себя у нее в животе. Это продолжалось бы и дольше, но матери надоела привязчивость выросшей дочери, и она (мать, а не дочь) стала гнать Алену из своей постели. В свои 15–16 Алена оставалась тихим подростком «не от мира сего», у нее не было подруг, по крайней мере таких, которые могли бы сравниться по значимости с фигурой матери. «Если мама умрет, не останется никого, кто меня мог бы понять, пожалеть, приласкать», — думала Алена. Она не понимала одного: когда человек взрослеет, мать перестает быть универсальным контейнером для чувств. Она уже и хотела бы, да не может вполне понять своего взрослеющего ребенка. Но Алена в силу своих особенностей продолжала цепляться за мать, которую это все сильнее раздражало. И чем больше мать отталкивала Алену, тем сильнее та держалась за мать. «И почему ты такая? — в сердцах заметила мама однажды. — Кажется, я все делала, чтобы ты выросла самостоятельной!» «Но я не могу без тебя», — сказала Алена.

Я встретилась с Аленой, когда ей было 30. К этому времени она успела выйти замуж, развестись, снова найти партнера, родить ребенка и пережить серьезный нервный срыв после смерти матери. Алена не просто горевала, она буквально сходила с ума. Она шла на кладбище, пила водку, рыдала на могиле, пыталась вызвать душу матери, материализовать ее образ, поговорить