Я глянул на руки — на месте все пальцы.

— Врешь, проклятая! — отвечаю. Поднимаю глаза — и что вижу? Вокруг все по-другому: ни леса, ни ведьминой развалюхи, ни моих спутников. В сотне шагов от меня совсем другие дома жмутся друг к другу, собаки перелаиваются, купол церкви над домами высится. Ужас! Не знаю, где я нашел силы устоять на ногах. А ведьма все ухмыляется.

— Не трепещи, не трепещи, касатик. Это не преисподняя, это всего лишь захудалый городишко Регенсдорф. Полдела сделано. Давай-ка закончим начатое. Слушай внимательно, что скажу. Вот тут, в паре шагов от нас, старый, заброшенный колодец. Но это только с первого взгляда кажется, что колодец, — на самом деле это вход в старую штольню. В штольне устроен тайник. Как спустишься, тотчас и увидишь сундуки, полные золота и самоцветных камней. Бери, сколько унесешь. А чтоб мало тебе не показалось, я для тебя далее торбу припасла, — ведьма кинула мне скомканную тряпку. — Надеюсь, твоя душа порадуется богатству. А теперь запомни, что надобно мне. Среди сундуков разыщи обитый тисненой кожей короб. Он небольшой, думаю, не длинней твоей латной перчатки, а толщиной с человеческое запястье. Главная примета — на коробе имеется печать, молот на ней изображен. По ручке молота бежит волк, а на обухе сидит ворон. Так ты этот короб мне принеси. Он легкий, там нет золота.

— Что ж ты сама за коробом не полезешь? — спросил я.

— Не могу, — ведьма развела руками. — Это место заговоренное, таким, как я, туда ходу нет.

— А что в коробе? — спросил я, пытаясь угадать, какие сокровища могут интересовать ведьму.

— Да не все ль равно, что там, коль взамен ты получишь награду? Ну, да я скажу тебе, коль уж так тебе неймется, — особой тайны в том нет. В коробе древнее письмо, но не морщись брезгливо, там речь идет вовсе не о колдовстве, как ты подумал. Ничего в этом письме не угрожает христианским душам... Беда в том, что стара я, но все же есть одно чудесное место, где я смогу вернуть себе молодость и красоту. В том письме указана дверь в королевство магии. Их много, дверей, но для меня они все закрыты по причине, о которой тебе знать не надо. Вот и все. Успокоилось ли теперь твое христианское сердце, барон?

— Смотри, если врешь! — сказал я. — Не миновать тогда тебе гнева моего!

«Доброе дело, однако же, ждет меня, — обрадовался я. — Достану я это письмо — мерзавка и провалится к самому черту, оставит в покое наше герцогство. Чем не подвиг, достойный христианина?»

— Ладно, — говорю я. — Показывай, где вход в штольню.

Ведьма указала клюкой на едва приметную дыру в земле.

— Ступай туда. И на, возьми это, — старуха протянула мне горняцкую лампу. — Когда наберешь золота и возьмешь мой скарб, кликни меня... А не помешают ли тебе доспехи лазить по штольне?

Я даже не успел ответить — ведьма взмахнула рукой, и мои доспехи вдруг соскочили с меня, исчезли, а на мне оказался охотничий костюм. Но это уже не могло меня удивить или испугать — столько довелось мне повидать диковинного за последнее время. Только мой пояс с мечом и кошелем остались при мне.

Подобрался я к яме, а в нее уже и веревка спущена. Все предусмотрела ведьма, все приготовила. Когда успела?

Дернул я веревку раз, другой — крепко привязана к дереву.

— Храни меня, Дева Мария! — прошептал я и полез в проклятую штольню.

Призрак вздохнул.

— Что вам сказать — ничего необычного в подземелье не было. Подземелье как подземелье: сыро, вода громко каплет, под ногами грязь, гнилые бревна едва выдерживают вес земли — не приведи, господи, затронуть хоть одно!

Присвечивая лампой, стал я пробираться между бревнами и шагов через десять наткнулся на первый сундук. Откинул кованую крышку — о господи! — доверху набит сундук золотыми монетами. Стал я поспешно набирать себе золото. Набил полную торбу, потом жадность немного отпустила. «Э, — думаю я, — надо обыскать другие сундуки. Кажется, ведьма упоминала о самоцветах?» Двинулся я дальше. Гляжу — сундуков десять стоит. Кинулся к одному, к другому. Какое богатство! Поди, у императоров столько сокровищ не наберется. Да что императоры! В самом Риме, в папских закромах, такого богатства не видывали! Золото в слитках, золото в монетах. Вот изумруды и жемчуга, а вот бриллианты, сапфиры. Искрятся камни в лучах масляной лампы, как на солнце. Высыпал я из торбы половину набранного мной золота, стал набивать ее камнями бесценными. А сам мучаюсь, думаю о том, почему мешка не прихватил. Столько всего! А торба — совсем маленькая, в ней и сотой доли не унести.

Совершенно ослепила меня жадность. Я расстегнул пояс, бросил на землю, стянул с себя штаны, завязал узлы на штанинах, принялся наполнять их сокровищами. Такая уж порода человеческая, все ей мало и мало. Вот уже я совсем нагой мечусь по подземелью — вся одежда набита золотом, но не могу остановиться. Руки дрожат от алчности, сам я дрожу от холода... — Призрак покачал головой. — Стыдно мне за себя. Как будто не барон я в те минуты был, а самый обычный голодранец, презревший всякое приличие ради горсти монет. Сейчас мне уже не так стыдно: за долгие годы я успел раскаяться и смириться с прошлым. А первое время совесть мучила меня ужасно. Н-да...

Когда наполнять стало нечего, я вспомнил о ведьмином коробе. Он лежал в уголке, неприметный. Еле отыскал его. Собрался уж было тащить короб и свои сокровища к ведьме, как вдруг что-то остановило меня. «Дай, — думаю, — загляну в короб. Вдруг ведьма соврала?»

Отвинтил я крышку, перевернул короб — а там телячья кожа, свернутая в рулон. Развернул я ее — какие- то надписи. Стал их разглядывать, да ничего понять не могу — грамоте я не обучен. «Ну, — думаю, — не соврала чертовка. Значит, беды никакой нет, если отдам ей письмо. Пусть проваливает вместе с ним в преисподнюю!»

Стал я собираться, грузить на себя сокровища. И тут вдруг заметил на земле свой пояс с мечом. А меч у меня был знатный, словами из писания украшен, а ручка — что крест у священника. Увидел я распятие и почувствовал себя так, как будто меня ушатом ледяной воды окатили. Жадность пропала, совесть взговорила. «Что же получается, подумал я. — Выходит, что я за золото свою христианскую душу продаю? Может, в письме и нет ничего колдовского, а все же оно ведьме принадлежит. А ведьма прислужница дьявола, и кто помогает ей, тот, значит, угождает ее хозяину. Ну, отдам я письмо ведьме, она помолодеет, сила вернется к ней. Возвратится тогда она в наше герцогство и примется творить зло пуще прежнего!»

И вот, чем дальше я размышлял, тем страшней и безвыходней казалось мне мое положение. Даже если я кинусь на ведьму с мечом, это мне не поможет: уж она наверняка защитит себя магией. «Оставаться в подземелье? Чушь! Это ничем не навредит ведьме. Проклясть ее? Она и без того уже проклята. Убить? Но как?!»

После мучительных раздумий я принял, наконец, решение. Это было единственное, что смог я придумать в те ужасные минуты, но даже сейчас, размышляя о той ночи, я уверен, что другого выхода у меня не было.

Решил я любой ценой затащить ведьму в штольню. Она ведь говорила, что это место для нее запретное, а значит, могло оказаться и смертельно опасным...