Казалось бы, этот сон должен был успокаивать и ободрять, со мной никогда ничего плохого не случится, даже черная рука за мной не придет, но я просыпался каждый раз в слезах, потому что голос добавлял, помолчав немного в темноте: «Потому что дома у тебя нет, да и тебя нет!» После этого голос презрительно усмехался, рычал по-звериному и затихал вдали.

В детстве я чувствовал себя очень одиноко, родителям не было до меня дела, иногда они даже забывали меня покормить, а я боялся сказать, что в холодильнике ничего не осталось и шел спать голодным. Мои родители не были алкоголиками и даже богемными нищими они не были, просто они много работали и делали карьеру, а я был досадной ошибкой, я появился, потому что моя бабушка, которая давно умерла и я ее не помнил, сказала маме, что в семье должны быть дети. Мама была послушной дочерью, а думать о последствиях ей было некогда.

Я тоже был послушным сыном, я боялся спорить с родителями и вести себя плохо, чтобы их вера в то, что я ошибка, не укреплялась, я еще надеялся их переубедить. Но с каждой моей плохой отметкой или с каждым неудачным словом эта вера выпускала еще один корень и вырвать ее из земли становилось невозможно.

Друзей у меня тоже не было, я был счастлив, что в классе надо мной не смеются, хотя по всем правилам должны. Я старался быть незаметным, не пытался сблизиться с теми, кто мне нравился. Меня будто не было, да и дома у меня не было. Презрительная усмешка и звериный рык.

Как только мне исполнилось восемнадцать, я собрался и уехал. Уехал с улицы, уехал из города, из страны, из дома, которого не было, и поселился в Иерусалиме.

Я сразу оказался в этом доме в полуподвальной квартирке. Когда я много лет назад вселился в нее и разобрал немногочисленные вещи, наступила субботняя тишина. Сейчас она вызывает у меня лень и сонливость, а тогда разбудила во мне страх. Я понял вдруг, что я абсолютно один здесь, даже послушным сыном тех, кому до меня нет дела, я больше быть не могу, я совсем никто в этом непонятном пространстве. Я так испугался, что сам пошел сдаваться в армию, чтобы кто-то за меня решал, что мне делать каждую секунду. Меня не взяли, я только приехал и не знал языка, сказали, чтобы учил, а повестку пришлют через год сами.

Мне ничего не оставалось делать, я пошел учить язык, в том же году поступил в университет и как-то привык жить сам и решать самостоятельно. Страхи ушли, появились друзья и девушки, хотя первое время я уставал в их компании и всегда стремился быстрее попасть домой, сесть в свое кресло, открыть окно в любую погоду, читать книгу или делать что-то по работе, непременно прислушиваясь к звукам улицы – моей улицы.

Полгода назад тихие соседи сверху съехали и вместо них появилась большая эфиопская семья. Мать кричала на детей на амахарском, я не понимал ни слова, но знал, что она кричит не только от усталости, я понял по ее голосу, что она ошиблась шесть раз – ровно столько, сколько у нее детей.

Обо всем этом я думал, когда маленькая черная рука стырила мою конфету.

На следующее утро я купил еще конфет, на этот раз сосалок на палочке и разноцветных сладких червяков. Страшная гадость с точки зрения взрослого, но дети за них душу продадут.

Я положил две конфеты на столик у окна. Сначала хотел положить чуть подальше, чтобы увидеть не только руку, но и голову, но потом передумал – я не хочу видеть мальчика, пусть это будет Черная Рука из того сна. Она наконец узнала, что я теперь есть и у меня есть дом.

Черная рука появилась опять, взяла все, что для нее было оставлено, и даже присвистнула.

Кода конфеты кончились, я купил еще. Мне было достаточно и одного появления Черной Руки, но нельзя было ее разочаровывать и оставлять без сладкого.

Вскоре мне надоело просто выкладывать сладости у окна и я стал их прятать на улице, закапывая в секретик или подвешивая к дереву, а на окне оставлял записки, как их искать. Мои клады исправно опустошались и я стал писать загадками и ребусами, рисовал карты, придумывая на картах сказочные названия для знакомой местности. Конфеты прятались на улице Зеленых Гномов или в парке Бесконечной Пустыни Сахары. Черная Рука оказалась догадливой и все мои клады были разорены.

Тогда я стал покупать детские книги и отмечать в них буквы на разных страницах, чтобы Черная Рука могла прочесть мое послание. Я совсем не был уверен в том, что мальчик станет читать книги, но вдруг увлечется, отыскивая буквы.

Однажды я увидел его на лестнице. Он сидел и читал «Хоббита», читал с открытым ртом, меня даже не заметил.

Все это чуть не кончилось в один день – ко мне постучала соседка из дома напротив, за ее спиной стояла мать моей Черной Руки. Соседка говорила, что давно следит за мной, с тех пор как я приманиваю мальчика конфетами, а теперь я еще пишу ему записки, то есть я наверняка педофил и если сейчас же не перестану, она вызовет полицию.

Я понимал, что не смогу объяснить полиции, что Черная Рука такая же ошибка, какой был я, что мать на него кричит каждый день и не покупает ему конфет, что мальчик начал читать, в конце концов. Тем более я не смогу пересказать им свой сон и рассказать, как меня не было, а потом я появился, и как Черная Рука делает меня с каждым днем все более настоящим.

Я не рискнул положить записку на подоконник, да и Черной Руки в тот день не было. Мальчик не появился и на следующий день, и через неделю, соседка сверху кричала все громче и теперь ее крик звучал угрожающе. А через неделю в мой сон пришла тьма и далекий неразборчивый шепот, только «чччччшшшшоорррр», и усмешка, и рык.

Утром я встал и отнес новую записку в один из наших кладов, а в другой спрятал книги, а в третий конфеты. У Черной Руки ушло почти две недели на то, чтобы найти все три. Он не вскрывал все клады подряд, он догадался. Без всяких загадок и намеков, он просто как-то понял, о чем я думал.

Черная Рука опять появилась на моем подоконнике, кода я переезжал в другой город. Я нашел новую работу на севере и мне пришлось оставить Иерусалим, да и договор на квартиру мне больше не продлевали, мой дом и еще несколько рядом решили перестраивать, все сложилось одно к одному. Все, сейчас приедет машина и придут друзья помогать грузиться, а у меня еще последняя коробка не собрана.

Вместо того, чтобы собирать вещи, я сидел у открытого окна.

Сегодня будний день, довольно близко работает бульдозер. Все соседи позакрывали окна, бульдозер долбает с семи утра, головы трескаются, земля дрожит, иссякает запас обезболивающих таблеток, антидепрессантов, алкоголя и сигарет, это кому что.

И только я сижу и вижу, я вижу, как на город опускается большое ватное облако, оно спускается и разрежает звуки, и процеживает, и как через него проходят лучи солнца, на этот раз горячие, они жгут ноздри и сушат дыхание, трескается от сухости земля и дрожит беззвучно, это тяжелое желтое сито пропускает через себя и меня и я чувствую всем телом, уже не твердым, а плывущим через него, что я есть.

Тут на подоконнике появляется Черная Рука. Машет мне. За ней голова подростка. Наша игра прервалась примерно год назад, конфеты и детские книги подростку не нужны, да и кто ж знает, что нужно подростку.