Облако печали заслонило лица пары – пока это был первый из замеченных Райли следов скорби.

– Это был какой-то кошмар, – начала Оливия. – Нам позвонили из школы. Звонил декан, Уиллис Отри. Он сказал, что Кори повесилась в раздевалке спортзала.

Райли заинтересовалась.

Ещё одно повешение – как и в случае с Лоис Пеннингтон и Констанцией Йо!

Оливия продолжала:

– Декан Отри, казалось, думал, что её высмеивали или что-то в этом роде, и она больше не могла это терпеть. Но это просто не…

Она проглотила рыдание и не смогла закончить предложение. Её муж передал ей платок.

Он сказал:

– Кори говорила нам, что не может влиться в школьную среду. Она отличалась от одногруппников, а дети могут быть жестокими. Но так было всю её жизнь. И её никогда это особенно не заботило. Она была самой собой. Иногда она грустила – кто не грустит? Однако она никогда не страдала от депрессии. Она всегда была довольна.

Оливии удалось немного прийти в себя.

– Декан также сказал, что она приняла большую дозу какого-то обезболивающего, – сказала она.

– Алпразолам? – предположила Райли, памятуя сказанное ей о смерти Лоис Пеннингтон патологоанатомом.

– Ну да, – подтвердила Оливия. – Но это невозможно. Она не принимала никаких лекарств. Даже аспирин.

Конрад сжал руку жены и добавил:

– Знаете, она была Учёным. В нашей семье мы все Учёные.

Райли была озадачена.

«Учёный?»

Разве Конрад не сказал только что, что он бухгалтер, а Оливия – учитель музыки?

Но спустя мгновение, она поняла.

– Вы говорите о христианской науке, – сказала она.

– Верно, – сказала Оливия.

Поведение семейной пары сразу стало казаться Райли куда менее странным.

Райли не знала лично практикующих христианскую науку, но она слышала, что они обычно крайне позитивны и оптимистичны, причём иногда настолько, что кажутся не от мира сего. В конце концов, они верили, что материальный мир иллюзорен, а смерть нереальна.

Горевать просто не в их стиле.

И всё же, эти люди чувствуют боль.

Они чувствуют, что с их дочерью произошла чудовищная несправедливость.

Райли невольно стала им сочувствовать, но всё-таки она не могла отбросить вероятность того, что пара заблуждается по поводу своей дочери Кори.

– Оливия, Конрад, простите меня за такие предположения, но… что ж, я сама воспитываю двух дочерей-подростков и иногда с ними приходится нелегко. Вы абсолютно уверены, что ваша дочь не могла, скажем, отказаться от своей веры? Я про то, что алпразолам иногда используют в развлекательных целях. А дети могут быть непослушны.

Оливия медленно покачала головой.

– О, нет, – сказала она с оттенком защиты в голосе. – Это совершенно невозможно.

– Позвольте мне кое-что вам показать, – сказал её отец.

Конрад подвёл Райли к стене, на которой висели фотографии Кори разных возрастов, на которых она выглядела сияющей и жизнерадостной, как и её родители. Вокруг каждой фотографии была рамка из написанных от руки писем, которые Кори писала своим родителям: от неуклюжих печатных букв, когда она только училась писать, до красивого почерка последнего времени.

Райли чуть не охнула от удивления.

Неужели некоторые дети до сих пор пишут письма родителям, да вообще хоть кому-то?

Сколько писем Эприл написала Райли от руки за всю жизнь?

Едва ли хоть одно. Да Райли и не ожидала этого: не в эру информации, когда всё общение происходит посредством телефонов и компьютеров.

Но Райли также поразило то, что родители Кори повесили эти письма в рамочках и фотографии, сделав своего рода алтарь своей дочери.

Знавала ли Райли когда-нибудь такую дружную семью?

Едва ли.

Конрад молча привлёк внимание Райли к последним фотографиям и письмам, которые относились к тому времени, когда Кори уже училась в колледже. Кори посылала свои селфи из разных мест кампуса, и фотографии всегда были улыбчивыми и радостными. Райли вскользь просмотрела некоторые из писем – все они были воодушевлёнными, в них писалось об уроках и оценках, и вообще обо всём, что происходило в её жизни. Тут и там Кори отмечала, что не очень вписывается в окружение из других студентов, но относилась к этому с юмором.

Райли не считала удивительным, что такая светлая и неземная девочка не могла поладить со своими одногруппниками. Вероятно, так было всегда. Но Кори как-то удавалось не печалиться из-за этого. Она была настолько эмоционально защищена, как только может быть девочка-подросток.

Как Конрад сказал несколько минут назад: «Она была самой собой».

Райли села обратно к Конраду и Оливии.

Оливия сказала:

– Вы сказали, что пять студентов предположительно совершили самоубийства. Вы разговаривали с другими семьями?

Райли засомневалась. Что она может рассказать Линзам из того, что ей известно на настоящий момент?

Посмотрев на их открытые, дружелюбные лица, она решила, что будет лучше рассказать им всё, как есть.

– Что ж, как я и сказала, впервые я узнала об этом от собственной дочери. Сестра её подруги была найдена повешенной в гараже своей семьи. Я разговаривала с родителями девочки, но они полностью верят в историю с самоубийством. Однако подруга моей дочери в это не верит. Как и моя дочь. Поэтому я и решила проверить это.

Райли задумалась на мгновение, а затем спросила:

– Вы ничего не слышали о смерти Дианны Уэббер прошлой осенью? Она дочь конгрессвумен Уэббер.

– О, да, – сказала Оливия. – Это произошло незадолго до… до того, что случилось с Кори. Кори писала нам об этом. Она немного знала Дианну. Её это очень расстроило.

– Я разговаривала об этом с конгрессвумен, – сказала Райли, тщательно подбирая слова. – Она пыталась убедить меня, что смерть Дианны и в самом деле суицид. Она сказала, что Дианна намерено приняла слишком много лекарства и умерла спящей в собственной постели.

Оливия и Конрад переглянулись.

Оливия сказала:

– Не уверена, что нам стоит так говорить, но…

– Пожалуйста, расскажите мне всё, что вам известно, – попросила Райли.

Оливия помедлила.

– Не думаю, что конгрессвумен сказала вам правду.

У Райли перехватило дух в ожидании, она переводила взгляд с одного из Линзов на другого. Она уже поняла, что Оливия с Конрадом совершенно с ней честны, но вот в Хейзл Уэббер она совсем не была уверена, более того, она сама чувствовала, что конгрессвумен что-то скрывает.