которыми мне приходится бороться, ты это понимаешь? Все, абсолютно все действует мне на нервы! {Самый высокий дылда в мире — Метр девяносто, его рост составляет один метр и девяносто четыре сантиметра.)»

— Адриан! — сказала мать. — Я прошу тебя. Скажи хоть что-нибудь!

Ее голос был на удивление энергичным, и Адриан резко перевел взгляд с отражения матери на нее саму; он вообще ничего больше не понимал, никогда еще разговор не казался столь неуместным. Но иначе быть не могло: многословие матери, ее умоляющие глаза были всего лишь способом сказать сыну, что она просто не знает, как быть дальше, как ей вести себя здесь и сейчас, на этой холодной лестнице.

И впервые после долгого молчания Адриан произнес:

— Стелла. Ей все равно, какого я роста.

И пока он говорил это, его внезапно охватили сомнения, где-то между словами «Стелла» и «роста». Впервые в жизни Адриан подумал: а что, если Стелла не замечала его потому, что он был таким большим; вдруг за каждым ее словом скрывался вопрос: «А нет ли у вас такого же, но только другого размера?»

И вполне возможно, что сияние ее глаз отражало надежду, что кто-нибудь наконец ответит: «Да, подождите, я посмотрю на складе».

Адриан всегда думал, что осознание истины приходит к человеку где-нибудь на вершине неприступной горы или хотя бы на берегу ночного моря, но никак не на холодной лестнице, под боком у разгоряченной матери. И все-таки хорошо, что иногда достаточно произнести слова вслух, чтобы понять, правдивы они или нет.

— Для Стеллы твой рост не имеет никакого значения? — переспросила мать. — Да, конечно. Но у нее теперь есть…

Если все ее предыдущие высказывания Адриан считал просто ужасными, то последняя фраза была как пощечина — впрочем, не только для него, но и для нее самой. Не договорив, она испуганно прикрыла рот рукой, словно действительно сожалела о том, что эти слова сорвались у нее с языка.

И Адриан спросил едва слышно, словно умирающий:

— Что, что у нее теперь есть?

Мать испуганно посмотрела на него и слегка коснулась его предплечья. Адриан попытался стряхнуть ее руку, но она не убрала ее и тихо сказала:

— Прости.

Адриан сделал вид, что оглох на оба уха, и монотонным голосом повторил:

— Что у нее теперь есть?

— По правде говоря, вообще ничего. Ничего, понимаешь? Видимо, Стелла и этот паренек оба учатся в одной школе. Должно быть, его мать заезжает за ним и заодно забирает Стеллу, я видела, как та несколько раз вылезала из их машины. Прости, пожалуйста. Адриан, пожалуйста. Я знаю, что она значит для те…

— Ничего ты не знаешь, абсолютно ничего!

Адриан почувствовал, что опять кричит, он дрожал всем телом и не знал, как заставить себя замолчать. Он снова напустился на мать:

— Ты ничего не знаешь, абсолютно ничего! Стелла и этот идиот — мне на них наплевать! Они меня не волнуют. Даже если они ежедневно будут отправляться в морские круизы или полетят на Луну — что из того, кому это интересно? Я не могу целый день заниматься какой-то соседкой. Что за ерунда! Стелла делает, что хочет.

Постепенно Адриан говорил все тише и тише; после окончания этого горячего выступления его голова медленно поникла и теперь устало свисала между коленями. Спина горбилась, руки безвольно пали и доставали до самого пола — казалось, жизнь навсегда покинула его большое тело.

Адриан слышал дыхание матери, все еще сидящей рядом с ним. И его голова, и его израненное сердце точно знали, в чем было дело, знали единственно возможную правду.

Адриан.

Он был один, один и один.

Мать тяжело вздохнула, и он увидел, как она медленно встала и пошла в сторону кухни. Но потом она остановилась, повернулась и сказала:

— Да, кстати, я ведь не просто так к тебе зашла. Здесь была Хелена. Недавно, когда тебя не было дома. Она хотела узнать, когда ей можно будет зайти к тебе. Кажется, ты знаешь зачем.

Адриан, сидевший с опущенной головой и даже не пытавшийся выпрямиться, выдохнул:

— Но я не хочу!

— Знаю. Но я должна тебе передать, что она все-таки зайдет, — дрожащим голосом произнесла мать и скрылась на кухне.

У Адриана даже не было сил крикнуть ей вслед: «Чушь, идиотизм, все неправильно! Хелена — это имя ты можешь забыть раз и навсегда. Хелена! Хелена!»

У Адриана даже не было сил сказать: «Ее зовут миссис Элдерли, ясно?»

ГЛАВА 10

И все же миссис Элдерли пришла.

Ей потребовалось по меньшей мере пять попыток, прежде чем она попала в комнату Адриана и упала в его желтое кресло с таким видом, словно просто была где-то рядом и внезапно захотела заглянуть к нему. Конечно, это была полная ерунда, в которую Адриан ни за что бы не поверил, — ведь миссис была рядом не только сейчас, но и всегда.

Однако миссис сама довольно быстро созналась в истинной причине своего визита:

— Ты знаешь, почему я здесь. Ведь ты хотел нарисовать мой портрет, помнишь?

— Я не рисую. Это меня больше не интересует. Ты можешь уходить, пока.

Миссис должна была заметить уничтоженные рисунки, ведь весь пол в комнате был покрыт обрывками бумаги, серо-белыми клочками, похожими на снег, — под ними даже ковер нельзя было разглядеть.

Но казалось, миссис Элдерли и не думала покидать уютное кресло. Она осталась сидеть и пристально посмотрела Адриану прямо в глаза. Ей тут же все стало ясно: глаза миссис всегда все понимали — иногда это было хорошо, но чаще просто ужасно. Особенно тогда, когда ты совсем не хотел, чтобы кто-то понял, что творится у тебя на душе.

Адриан знал, что миссис Элдерли прочла в его глазах, он чувствовал, как она вытягивает из него все, что случилось с ним за последние недели: беспросветный мрак, гнев, бурные приступы ярости, а потом еще и громкое многонедельное молчание.

В школе ему докучали пустые фразы, которые раньше он просто пропускал мимо ушей. Смех одноклассников над его жалкой фигурой во время прыжков в высоту — именно над ним. Шепот в классе — к кому бы он ни относился — Адриан всегда принимал его на свой счет.

Постоянным ворчанием он отпугнул от себя немногих друзей из класса, а еще провалил два теста, сдав пустые листы. Дома он разорвал очень много рисунков с радостными лицами и даже наорал на родного отца, в то время как мимо матери проходил всегда молча. Он хлопал дверьми,