В последний раз взглянув на себя в зеркало, дабы почерпнуть решительность в безупречном внешнем виде, вздыхаю, собираясь с силами. То, что я хочу сказать, слишком важно, и неуверенность или сомнения могут все испортить. Только твердость убеждений и логическая последовательность доводов сможет заставить такого человека, то есть, оборотня, как Рейнхард, изменить решение.

Цепляю маску спокойствия на лицо, стараясь внешне казаться бесстрастной. И лишь лихорадочно блестящие глаза выдают мое волнение с головой.

– Удачи тебе, Ветка, – прижимаю ладонь к гладкому прохладному стеклу зеркала, и, не оборачиваясь, направляясь к выходу. Спина ровная, подбородок вверх. Ты должна вернуться домой!

Створки резных дверей распахиваются, словно крылья взлетающей птицы.

– Здравствуй, Цветана! – обдает меня жаром своих горящих черных очей герр канцлер, вставая из-за стола, и мое сердце делает кульбит.

– Здравствуйте, герр канцлер, – невольно начинаю искать в выражении его глаз признаки того, что было ночью. Но Рейнхард выглядит, спокойным, и слегка уставшим.

– Думаю, ввиду недавних событий, обращение ко мне “герр канцлер” несколько неуместно, – дергает уголком губ мужчина и галантно отодвигает стул для меня.

Осторожно окидываю взглядом комнату, но кроме Лизхен и давешнего стражника, который вчера выдворил из покоев принцессу, больше никого нет.

– Я не знаю… – растеряно отвечаю, присаживаясь за стол. – Разве так принято?

– Раньше, припоминаю, тебя это не смущало, – хмыкает мужчина.

– Это было раньше, – невольно хмурюсь. Он бы еще вспомнил о том, как мы в пещере общались. Я тогда особо за выражениями не следила, особенно, когда кровь из раны начала хлестать.

– Между нами ничего не изменилось. Ты это ты, а я это я… – сжимает губы Рейнхард.

Вскидываю на него изумленный взгляд. Он недоволен? Недоволен тем, что я пытаюсь соблюдать субординацию?

– Как скажете, – опускаю ресницы и принимаюсь разглаживать на коленях снежно-белую хлопковую салфетку, собираясь с силами для волнующего меня разговора. Но мужчина сам начинает тревожащую меня тему.

– Мне передали, что ты желала меня видеть… – откидывается на спинку стула оборотень и подает знак, чтобы ему налили в чашку кофе.

– Да, я… да… Я хотела поговорить, – слегка запинаюсь, и, кивнув на молчаливое предложение Лизхен насчет наполнения моей чашки, добавляю. – Только можно наедине.

Мужчина вскидывает брови, а я с нажимом добавляю.

– Абсолютно наедине.

Рука Лизхен слегка вздрагивает, и несколько капель падают на скатерть.

– Оставьте нас, – бросает канцлер, и стражник вместе со служанкой выходят за дверь.

Я еще несколько секунд смотрю на закрывшиеся створки, прикидывая, могут ли нас подслушать, и решая с чего начать. У меня с этим всегда были проблемы. Как будто какой-то невидимый барьер мешал построить первую фразу. И чаще всего слова из меня приходилось собеседнику тащить клещами.

– Можешь говорить, – небрежно позволяет оборотень, слегка наклоняясь вперед.

– Нас не подслушают? – уточняю на всякий случай.

– Нет, будь уверена, – криво усмехается он. – Заклинания от прослушки, это то, в чем я преуспел прежде всего, начиная с первых дней службы в качестве лояльного королю бургомистра отсталой горной провинции.

Коротко киваю, с полуслова понимая мужчину. Его подчеркнутое “лояльный” говорит само за себя. Видимо “нелояльным” он был, как кость в горле…

– В первую очередь, я хотела вас поблагодарить за спасение. Вы совершенно не обязаны были решать мои проблемы, но, тем не менее, не дали меня в обиду, – выпаливаю на одном дыхании и кидаю из-под ресниц осторожный взгляд на своего собеседника.

Он все так же сидит, слегка подавшись вперед и опершись локтями на столешницу. В глазах плещется предвкушающее ожидание и снисходительный интерес. Такими взглядами, как правило, награждают родители детей. В них настолько ярко сквозит фраза – “Ну что ты можешь умного мне, опытному и умудренному годами, поведать?”, что это начинает немного нервировать.

– А во вторую? – тянет он, поджимая губы.

– А во вторую… – тихо вздыхаю, набираясь смелости. – Я прошу отпустить меня домой. Поверьте, мне ничего там не угрожает. Я просто хочу вернуть свою жизнь. Тут все такое сложное, чужое, непривычное. Зачем вы вообще меня забрали, раз разделались с Николаем?

– Вета, – лицо канцлера каменеет. – Единственное, что я могу ответить  – тебе придется привыкать. Смирись и забудь о Земле. Отныне твое место здесь.

Я, не ожидая такого резкого отказа, на мгновенье теряюсь, даже не заметив, что мужчина напрочь проигнорировал мой второй вопрос и так и не объяснил мотивов своих действий.

– Но как? Зачем я вам тут? – пальцы нервно сжимают салфетку. – Я ведь живой человек, не игрушка, не ваша собственность. Вы хотите, чтоб моя жизнь прошла тут? В этих комнатах?

Горло сдавливает от эмоций.

– Большинство женщин были бы довольны такой участью, – хмуро отвечает канцлер, буравя меня взглядом.

– Я не большинство, – тихо отвечаю. – У меня есть цели в жизни, есть мечты, есть планы. Вы мне предлагаете глупое бездумное существование в клетке?

– Шикарная клетка тебе досталась, надо сказать. Хочешь, чтоб я пожалел тебя? – ерничает мой собеседник, обдавая колючим взглядом.

В душе волной поднимается горечь. А как же! Тут, судя по всему, женщин тоже считают никчемными ни на что негодными созданиями, гораздыми только давать потомство, как это было на Земле в прошлые времена. И предел мечтаний такой вот женщины быть под крылышком мужчины, тихо восхищаясь его величием, даже если этого самого величия с гулькин нос.

– Зачем вы так? – вздергиваю подбородок. – Поставьте себя на мое место.

– Это невозможно, – отрезает он, даже и не подумав проникнуться моей ситуацией.

В висках начинает пульсировать, прикладываю к ним дрожащие прохладные пальцы, пытаясь унять головную боль.

– Должна же быть хоть капля здравого смысла у вас в голове! – в сердцах восклицаю.

– О, его у меня предостаточно. И этот самый здравый смысл подсказывает мне, что твое место здесь, – чеканит мужчина. – А теперь, я надеюсь, мы можем приступить к еде? – как ни в чем не бывало, заявляет герр канцлер. – И раз уж ты пожелала отправить служанку, то, как радушной хозяйке, ухаживать за мной за столом придется тебе.

Плотно сжимаю губы, чтобы с них не вырвалось невежливое ругательное слово, и делаю несколько вдохов. Надо успокоиться. Успокоится и подумать. Гнев и оскорбления ни к чему хорошему не приведут, это я знаю наверняка. Мне нужен конструктивный диалог, а не ссора, в которой я, без сомнения, ничего не добьюсь. По нему же видно, что чем дольше я буду настаивать на своем, открыто сопротивляясь и скандаля, тем больше он будет упираться.