Честно говоря, мне очень понравились украшения, руки откровенно чесались тут же примерить их. Безумно хотелось ощутить прохладу тяжелых крупных камней и звенья бледно желтой цепочки, повертеться перед зеркалом, представляя себя благородной дамой на балу, почувствовать хоть на минутку, каково быть Золушкой.

Только я прекрасно понимаю, что со стороны Рейнхарда это никакой не подарок, а откуп, данный с барского плеча – молчи, мол, не вредничай и будь довольной тем, что имеешь. Лекарь, скорее всего, доложил о нашем с ним разговоре, да и утро сегодняшнее было весьма показательным, вот герр канцлер решил задобрить несчастную нищенку. Вернуть бы ему его щедрый дар, но у меня внезапно появилась идея получше. Кидаю задумчивый взгляд на коробочку с гарнитуром, мысли так и крутятся в голове, словно жернова мельницы, а в груди, наконец, загорается надежда, заставляя губы растянуться в несмелой легкой улыбке. Только лучше отложу-ка я свои планы до завтра, день был слишком утомительным и нервным, а на свежую голову оно и думается легче.

Первое, что врывается в мое сознание это не ощущение полета, не пружинистая, влажная от росы, трава под ногами, и даже не необычайно светлая ночь, а запах. Умопомрачительный. Будоражащий сознание. Проникающий с каждым вдохом в потаенные уголки грудной клетки, наполняющий легкие, вызывающий чувство щекотки в гортани. Запах. Заставляющий жмурится от удовольствия, морща нос, и делать снова и снова глубокие вдохи. Так пахнет свобода. Так пахнет жизнь. Так пахнет воля.

Каждый глоток этого аромата ощущается терпким привкусом на языке, и я готова снова и снова дышать, как в последний раз.

Прыжок, ощущение полета, приземление на необычайно ловкие, налитые силой, ноги, снова прыжок. Восхищенно замираю. Огромная ночная бабочка испуганно вспархивает с куста, трепеща прозрачными, сверкающими от пыльцы, крылышками. Разочарованно провожу ее взглядом и теперь аккуратнее приближаюсь  к следующему растению, на  ветвях которого сидит еще один такой же мотылек. Осторожно наклоняю к нему лицо, и он тут же чиркает меня воздушным крылышком по носу, осыпая, мерцающей в свете фонарей, пыльцой. В ноздрях тут же начинает невыносимо щекотать, я громко чихаю и трясу головой. Насекомое мгновенно взвивается в воздух, и мне не остается ничего другого, как огорченно проследить за его полетом.

С боку садовой дорожки слышится громкий звук, словно кто-то большой и сильный с размаху наступил на сухую ветку. Испуганно подпрыгиваю – не хочу, чтоб меня видели, – и ныряю в самую гущу кустов. Светлячки, сидящие на ветвях звездным дождем осыпаются на землю. Меня так и подмывает остановиться и понаблюдать за этими чудесными жучками, но снова хрустнувшая ветка толкает вперед. Там люди. А от людей нужно прятаться, и как можно тщательнее. Они могут обидеть, могут вернуть меня обратно в мою клетку, могут доложить о моей выходке канцлеру, и тогда я больше не смогу сбегать в сад.

Несусь ветром среди кустов и деревьев, и они будто расступаются передо мной, пропуская вперед, и тут же смыкаются за спиной. Усмехаюсь про себя и бегу дальше, едва отталкиваясь ногами от земли. Порой мне кажется, что я лечу, настолько невесомо мое тело, настолько стремителен бег. С наслаждением ощущаю, как упругие мышцы перекатываются под кожей, как слаженно работает организм, выверяя до малейших нюансов каждое движение, каждый рывок. Возбуждение охватывает тело, словно кто-то запускает под кожу мелкие колючие пузырьки. Смех замирает на губах. Нет нельзя… меня услышат. Еще один рывок, длинный прыжок. Лечу!

Почему, почему мне никто не говорил, что бегать это так приятно, что убегать бывает весело, особенно, когда ты маленькая и хитрая, а большие и умные все равно не способны тебя найти. Это игра. Жизнь игра. А играть порой забавно.

Сажусь под кустом, склоняясь почти к самой земле. От нее пахнет теплом и влагой. Я хочу тут же упасть и кататься по ней, как в детстве, заливаясь от смеха, кувыркаясь, как котенок. Но нельзя. Пока нельзя. Сейчас мимо пройдет Финн, и тогда будет можно, а пока нужно сидеть тихо и не высовываться. У оборотней отличный нюх, но и я могу кое-что сделать, чтобы сбить свой запах.

Высокий светловолосый воин становится аккурат возле меня и шумно дышит, прислушиваясь и принюхиваясь. Смех щекочет горло, и я едва сдерживаюсь, чтоб не выдать себя.

– Фройляйн Цветана! Вы здесь? – тихо зовет мужчина, но, немного постояв и так и не дождавшись ответа, бредет вперед, а я, сорвавшись с места, бегу в другую сторону. Там, притягивая запахом прохладной воды, распустившихся кувшинок, нагретых за день пышных водорослей, блестит в лунном свете озеро. И я безумно хочу к нему.

С размаху вылетаю на поляну и, не замедляя бег, бросаюсь в прохладные воды. Громкий всплеск прокатывается притихшим садом, смех замирает на губах, а с глаз мгновенно спадает пелена.

Темнота распахивает свою злобную голодную пасть, обступая меня со всех сторон. Вода кажется опасной, смолянистой и густой. Испуганно барахтаюсь на ее поверхности, словно сломанная кукла. Ноги совершенно не ощущают под собой дна, и паника накрывает меня с головой. Кажется, что там, в глубине, невидимые руки холодными пальцами обхватывают мои лодыжки, тянут вниз. В рот заливается вода, и на секунду я оказываюсь полностью погруженная в прохладные воды пруда, но спустя мгновенье все-таки выныриваю на поверхность. Каждая попытка крикнуть, оканчивается новой порцией жидкости во рту. Делая неуклюжие шлепки ладонями по тихой глади пруда, и несуразные махи ногами, кое-как выбираюсь на берег и обхватываю себя руками, откашливаясь и отфыркиваясь. Что это было? Мокрые волосы покрывалом укутывают тело, холодя кожу, заставляя дрожать не только от пережитого потрясения, но и от ночной прохлады.

– Фройляйн Цветана! – на поляну выбегает Рикерт. – Что с вами?

Поднимаю на него взгляд и тут же краснею, понимая, что полностью обнаженная. Стражник отводит взгляд и, скинув с себя плащ, заворачивает меня в теплую ткань.

– Н-н-не знаю, – стучу я зубами от холода. Засыпала я в своей постели, а проснулась посреди озера! Что со мной было? Я лунатик? – М-м-может ходила во сне?

Закусив губу, жалобно смотрю на мужчину. Он приобняв меня за плечи, увлекает в сторону замка, а, когда я тихо вскрикиваю, оттого, что наступаю на какой-то острый камешек, и вовсе подхватывает на руки.

– Может, и ходили, – соглашается он. – Только как вы прошли незаметно сквозь закрытые двери, фройляйн, – хмурится Рикерт.

– Незаметно. Сквозь закрытые двери? – изумленно поднимаю брови.

– Мы с Финном ни на минуту не отлучались. Но вы не покидали покои, фройляйн. По крайней мере, через дверь, – мрачно смотрит мне в глаза стражник.

Задумавшись, я не замечаю, как мы оказываемся перед входом в мои комнаты, и Рикерт, чтоб занести меня внутрь, резко толкает дверь ногой.

В гостиной на софе у стены уже сидит доктор Дитрих, нервно сжимая в руках свой саквояжик. А Рейнхард, стоящий возле окна, вскидывает на нас мрачный взгляд. В два шага он преодолевает расстояние между нами и буквально вырывает меня из рук стражника. Затем, усевшись возле лекаря, аккуратно располагает мою тушку у себя на коленях и настолько сильно сжимает в объятиях, что из моей груди вырывается сдавленный писк. Хватка немного ослабевает, а мужская рука уже тянется, чтобы распутать рулетик, коим я сейчас являюсь, по уши завернутая в плащ Рикета. Этот самый плащ почему-то очень волнует герра канцлера. Он недовольно морщит нос, принюхиваясь ко мне, и настойчиво тянет за край одеяния. Я судорожно вцепляюсь похолодевшими пальцами в кромку одежды и заливаюсь краской от макушки и до самых пальцев на ногах.