Потом я стал убеждать себя, что эти нелюди отвезли ее подальше за город и там бросили. Может быть, она пообещала, что ничего никому не расскажет…

Около часа я бродил вокруг, вглядывался здоровым глазом в траву. Иногда мне казалось, что я вижу отпечатки колес. В отчаянии побрел к станции. Вышел на тропинку. Там стали попадаться прохожие. Я что-то говорил им, но они шарахались в сторону. Я свернул с тропинки и дошел до станции окольным путем. По дороге меня стошнило.

На станции я первым делом зашел в туалет и смыл с головы кровь. На мне была теплая рубашка и майка. Я снял майку, разорвал, сделал бинты и перевязал голову.

После туалета я побежал в местное отделение милиции, здесь же, на станции.

– На нас напали бандиты! Они переоделись в милицейскую форму! – вот так с ходу заявил я им. Я не сомневался, что после таких слов за преступниками сразу бросится все отделение с розыскными собаками, отправят машину с мигалкой и по всей области объявят перехват.

Но на меня смотрели очень подозрительно. Лениво начали выяснять, кто я, как здесь оказался и почему голова разбита. Спросили документы. Напрасно я в десятый раз объяснял им, умолял поверить, требовал поехать на место преступления. Когда я говорил про милицейскую форму, на меня глядели еще хуже.

В общем, дело кончилось тем, что меня доставили в Москву, в отделение милиции по месту прописки. Там история повторилась. Как только я рассказал о милицейской форме, меня тут же оборвали и посоветовали не валять дурака. Мне стало казаться, что я попал в сумасшедший дом. Все словно сговорились, и я не понимал, что происходит.

Я начал кричать и требовать, чтобы они съездили к Вареньке домой. Меня посадили за решетку. А на следующее утро отвезли в следственный комитет.

Следователь принялся подробно выяснять, что произошло. Я по глупости думал, что вот нашелся добрый человек, который мне поверил. И был буквально оглушен, когда понял, что стал главным подозреваемым. Как мне сказали, родители Вареньки всю ночь звонили ее подругам и знакомым. Кто-то вспомнил, что мы с ней собирались за город. Родители моего точного адреса не знали. Они пошли в дежурную часть и настояли, чтобы там приняли заявление о пропажи дочери. Рассказали, что она встречается со мной. Вот тогда я впервые серьезно ощутил, что такое несправедливость. Не приведи господь попасть в следственный изолятор. Там я встретил свой восемнадцатый день рождения, в разношерстной компании урок, интеллигентов и простых мужиков.

Через день меня снова повели на допрос. Я так думал. В кабинете со следователем сидел какой-то майор.

Следователь кивнул в мою сторону.

– Вот, Михалыч, забирай своего новобранца.

Потом подошел ко мне.

– Слушай внимательно, Муштаков. Сейчас ты с товарищем майором проследуешь на призывной пункт и в законном порядке отправишься к месту службы. Тебе ведь восемнадцать исполнилось? Ну так считай, что дешево отделался. Потом мне спасибо скажешь. Забудь эту историю и никогда не вспоминай, для твоего же счастливого будущего.

Не успел я опомниться, как оказался в военкомате. В голове крутилась одна мысль: что с Варенькой?

Каким-то чудом уже ближе к вечеру, перед самой отправкой, мне передали большой сверток от моих родителей. Там была одежда и немного необходимых вещей.

Нас повели через двор. Я увидел отца и мать за оградой в толпе провожающих. Вид у них был ужасный. Конечно же, они ничего не понимали: сначала я исчез, затем оказался под следствием, а теперь уже был новобранцем. Они увидели меня. Я дал знаками понять, что напишу им как можно скорее.

Но написать я смог только через три недели, когда был уже в учебке. Я умолял родителей выяснить, что случилось с Варенькой. Хотя и без того чувствовал: ее больше нет. Сердце не обманешь.

Через месяц я получил от отца с матерью письмо. Они путано писали, что с Варенькой случилось несчастье, ее нашли погибшей в нескольких километрах от того места, где мы на пикнике были.

Я крутил в голове тот проклятый вечер, и зубы скрипели от гнева и бессилия. Лица тех мразей я помнил очень хорошо, но на всякий случай нарисовал их в блокноте. Постепенно я добавлял в портреты новые детали, так что у меня потом получились почти фотографии.

Я служил в танковых войсках. Через год с небольшим, после призыва, мы были в Праге. Помню, как высунулся из башенки нашей тридцатьчетверки на одной из улочек. Толпа с проклятиями плевала в нашу сторону. В ту минуту в моей голове словно пленку крутнули назад, и я увидел себя сидящим в следственном изоляторе, когда убили Вареньку. Наверное, и ментам я казался маленькой козявкой, которую легко размазать по земле.

После дембеля я вернулся в Москву. Первым делом съездил на могилку к любимой. Поклялся ей разыскать убийц. Но сначала нужно было найти работу и собраться с мыслями.

Мне удалось устроиться на мебельную фабрику. Работа рутинная, никакого творчества. Но меня она устраивала тем, что не отвлекала от основного дела: я пытался понять, как найти преступников.

К тому времени я уже не был наивным мальчиком, который верит во вселенскую справедливость. Я понимал, что те менты в лесу – настоящие.

Но ненаказанного зла оставаться не должно. Милосердие и всепрощение приятны, когда хочется порассуждать о них за сытным ужином с бутылкой у камина, или с прихожанами в церкви. Такие мысли хороши, пока беда не коснется тебя лично. И тогда срабатывают уже другие законы: тот, кто щадит злонамеренного убийцу, становится хуже этого убийцы.

Я не буду долго рассказывать, как ездил по областным отделениям милиции. Я украдкой рассматривал ментов, осторожно расспрашивал подозрительных личностей в переходах и метро, показывал им портреты.

Прошел год. Мне все чаще стало казаться, что все бесполезно. Если бы речь шла о маленьком городе – шансы были бы намного больше. Но как найти иголку в стоге сена, то бишь в Москве и тем более в области?

Однако справедливо говорят: случай правит всем. Так вышло и со мной.

Я увидел его при выходе из метро на Павелецкой. Меня как кипятком обдало. Без всяких сомнений, это был тот, с поганой усмешкой, который на полянке командовал скуластым. Только растолстел малость и стал старшим сержантом.

Я шел за ним по длинному подземному переходу. Старался держаться незаметно. Может, он и не помнил меня, но рисковать не хотелось. В голове вертелась единственная мысль: только бы не упустить! Впрочем,