Я ухожу с мыслями о маме и Катеньке. И если существует за пределами этого мира высшая справедливость, не извращенная и не искаженная религиозной и человеческой моралью, я буду надеяться на нее…

Запись кончилась. Куприн долго не отрывал взгляд от диктофона, надеясь услышать еще хоть слово. Потом закрыл лицо руками и застонал.

Отворилась дверь. Вошел следователь Гришин. Сел за стол, налил из графина воды, протянул стакан писателю.

– Вот такие дела, Антон Алексеевич, – вздохнул он, убирая диктофон в ящик. – Вы правильно сделали, что приехали без супруги. Такое услышать – не каждый взрослый мужик выдержит.

Руки Антона дрожали, он поставил стакан.

– Скажите, этот Володя… он действительно покончил с собой?

– Да, – кивнул следователь. – В ампуле был цианид, – голос его стал жестким. – По этому факту уже ведется внутреннее расследование, все виновные будут установлены и привлечены к ответственности.

Антон растерянно смотрел на Гришина.

– Что же нам теперь делать? – тихо спросил он.

Следователь сжал губы и взглянул писателю в глаза.

– Я не знаю, не знаю, Антон Алексеевич! Я сейчас не как следователь, а просто как человек говорю: нужно жить, перебороть, победить это горе. Понимаю: советы такие давать легко. Но единственное, что я могу вам обещать точно – это по окончании следствия ознакомить вас с материалами дела.

Выйдя из прокуратуры, Куприн сел в машину и опустил голову на руль. Так он сидел и когда наступили сумерки, и когда высоко в небе поднялась полная весенняя луна.

Эпилог

Утром возле дома было шумно. Мальчишки и девчонки в цветных потрепанных курточках с визгом играли в догонялки, бегая вокруг пустого бассейна по молодой траве. На террасе, за дальней колонной, парочка постарше тайком курила, оглядываясь по сторонам: парень с девушкой передавали сигарету друг другу, пряча ее в ладонях.

– Атас, Булка идет, – сказал парень и раздавил окурок ботинком. Они спрыгнули с веранды на газон и, не спеша, направились к детворе у бассейна.

Из двери вышли трое: Куприн с женой и низенькая полноватая женщина с простым добрым лицом. Она сильно волновалась.

– Я не знаю, что сказать вам напоследок, Антон Алексеевич, Елена Александровна! Только еще раз спасибо, спасибо и спасибо! – она взяла руки Куприных в свои ладони и прижала их к груди. Заплакала.

– Ну, полно вам, полно, Ангелина Сергеевна, – улыбнулся Антон. – Все хорошо, живите, воспитывайте детишек, вон, как им хорошо здесь, привольно, – он кивнул в сторону ребятни.

Ангелина Сергеевна смахнула слезы.

– Мы обязательно прикрепим на стену благодарственную доску с вашими именами! Если бы не вы – расформировали бы наш старенький детский дом, кого куда.

– Теперь эта ваша собственность, ваш детский дом, и пусть чиновники только посмеют сунуться сюда! – Елена погрозила кулаком в воздухе и обняла женщину.

Та засуетилась.

– Я позову деток попрощаться с вами!

Антон предупредительно поднял руку.

– Нет, нет, давайте без официоза. Пусть играют. Мы же не навсегда исчезаем, будем изредка навещать вас. Остальных когда привезете?

– Завтра же! Там все уже на ушах стоят от радости, – улыбнулась Ангелина Сергеевна.

Вышли за ворота.

Куприны попрощались с директором нового детского дома и сели в машину.

Спустя десять минут они были на местном кладбище. Возле могилки их сына распустились колокольчики и фиалки. Елена плакала, уткнувшись лицом в плечо Антону. Он стоял молча, крепко обнимая жену, а сам думал о прошлом.

Они прошли по тропинке между оградок к могилке с небольшим гранитным памятником. С фотокарточки смотрела Катя Колесова. Светлые кудри девушки опускались на черную кофточку, закрывали плечи. Антон помнил, с какой надеждой она глядела на него в тот день, на сцене студии, когда он читал ее неловкие сочинения.

Куприн попросил жену подождать в машине, и она поняла без вопросов. Оставшись в одиночестве, писатель положил руки на оградку и опустил голову.

– Катя, если можешь – прости меня! – прошептал он. – Ошибся твой брат, не знающий милосердия: боль в душе останется на всю жизнь, но, лишенная злобы и ненависти, она со временем перерастет в сострадание. Я буду очень стараться простить Володю. Я знаю: у меня получится, и у Леночки тоже. Ты дай нам только время. Прости нас!

Антон вернулся к машине. Лена ни о чем не спрашивала. Он обнял жену. Пора было ехать домой, в Москву, где ждали Сашенька и няня.

Он вырулил на дорогу, потом на шоссе, и вскоре их автомобиль исчез вдали.

Вечерело. На перилах террасы сидела та самая парочка, что курила утром за колонной. Парень перебирал аккорды на видавшей виды гитаре без одной струны. Девушка постукивала пальцами по коленке в такт музыке и вполголоса напевала. Вдохнула и мечтательно поглядела на лес вдали.

– Хорошо как! Жаль, завтра наших привезут. Опять драчка начнется.

Парень перестал играть.

– Не начнется. Булка всем места определила. Дом большой, чего цапаться? А мы скоро уйдем.

Девушка улыбнулась.

– Коль, а я думала: все, пипец, уйдем – в общаге поселят. Но Булка хорошая – квартирку нам выбила. Хоть маленькая и в трущобах, да своя. Ты как будто не рад?

Коля кивнул.

– Нет, Машутка, я рад. Выйдем отсюда – рок-группу сколотим: ты будешь петь, я – на гитаре играть, найдем клавишника и барабанщика – и встречай, Москва! – он ударил по струнам и сжал кулак:

– Йес!

Маша засмеялась и помахала рукой, словно перед ней была толпа фанатов.

– Спасибо, родные! Мы с вами!

Потом задумалась.

– Да, все это хорошо. Только вот найти бы профессионального музыканта, или к продюсеру попасть. Пусть бы он послушал меня. Может, раскрутит, ну или хоть совет даст.

– В постели он тебя раскручивать будет, – помрачнел Коля. – А то не знаешь, как это делается! Нет, Машутка, у нас все сложится по-другому: мы сами пробьемся. Ты станешь мировой знаменитостью.

– Обещаешь? – без улыбки спросила Маша и посмотрела ему в глаза.

Коля так же серьезно ответил:

– Обещаю, сестричка. Я за тебя любому горло перегрызу!

Они спрыгнули с перил и пошли в дом.