Константин Александрович:

– Говорят, вы уже побывали в Камергерском?..

– Нет, в Художественном, – ответил я и заметил на холеном розоватом лице Зубова усмешечку. Я же не знал тогда, что переулочек, где находится МХАТ, до революции назывался Камергерским.

– Что смотрели? – спросил Царев, серьезно вглядываясь в меня.

– «Мещан».

– Алла Константиновна пообещала роль? – В реплике Зубова я опять ощутил подковырочку.

– Ничего она не обещала. Но роль Нила – моя роль! – ответил я, не скрывая того, что понимаю иронический настрой беседы.

Царев, спасибо ему, перевел разговор на сугубо деловую основу.

– Решение руководства Комитета вам известно. Вы согласны на дебют?

Я молчал – не очень понимал, как это должно быть…

Не представлял еще, каков будет спектакль, как я буду чувствовать себя в нем, как буду выглядеть… Да и Малого театра я пока не знал. Вспомнил разговор в Комитете у Беспалова: «Вот дадим вам дебют, посмотрим, будет ли для вас репертуар, будет ли что играть вам, увидим, что от вас ждать, – тогда и решим…»

– Это риск! – прервал мои мысли Зубов. Спокойно так предупредил.

Мне даже послышалась в его интонации осторожненькая угроза. Что-то дерзкое уже созревало во мне, но я сдержался и сказал:

– Риска я не боюсь! – Хотя, если признаться, трусил жутко: на кой черт мне позор, если провалюсь. – Но когда, в какой роли? Вы гарантируете мне занятость? Просто числиться артистом прославленного театра, конечно, высокая честь, но… Лучше играть в Новосибирске, чем сидеть без дела в Москве… Да кроме того, у меня семья там… – Я стеснялся сказать, что меня волнует и то, смогу ли я устроить свою семью в Москве. Со мной на эту тему пока еще никто не заводил разговора…

Оба руководителя Малого театра дружно тенористо рассмеялись. Зубов вытер платком уголки глаз и проговорил:

– Будем считать, что характер вы показали… Остается немногое – талант…

Царев добавил:

– Евгений Семенович! Прежде всего вам надо посмотреть парочку наших спектаклей. Потом встретимся и оговорим подробно наши и ваши действия. – Он встал, протянул мне руку, и я почувствовал пожатие дружеское.

И Константин Александрович, пожав некрепко мою ладонь, чуть склонил голову и произнес:

– Мое почтение.

Свою Лидочку я нашел в скверике Большого театра. Ждала меня, милая, нервничала… И, конечно, вряд ли тогда ей, еще студентке Новосибирского музыкального училища, двух его факультетов – вокального и дирижерско-хорового, могло прийти в голову, что судьба выведет ее на сцену прославленного оперного театра – петь в его хоре в течение двадцати пяти лет…

– Посиди, помолчи, – сказала Лида и защебетала что-то про своих любимых певиц – Нежданову, Барсову, Шумскую…

Я слушал ее плохо – все думал: «Почему Зубов был так ироничен? Да, видно, что это театральный барин, явно циник. Конечно, я выглядел вовсе не столь импозантно – ведь худющий, длинный. Жердь, да и только…»

После долгого молчания сказал жене:

– Наверное, Зубов смотрел на меня и говорил про себя: «Ну и тип – ни кожи ни рожи».

– Мы с мамой будем больше пичкать тебя мучным. Будет кожа, будет… – И, смеясь, Лида склонила голову мне на плечо. Успокаивала. – А вообще-то он мог и обидеться: они ведь первыми тебя пригласили, а ты пошел не к ним, а к Тарасовой… Вот и…

В тот день в Малом театре мы посмотрели «За тех, кто в море», на следующий – «Варваров». Я и прежде знал, что «Варвары» – значительное создание театра. Но то, что увидел, меня ошеломило. Спектакль (в постановке И. Судакова) вызывал во мне… головокружение. Совершенны были все компоненты – мысли, чувства, характеры персонажей, динамизм их поступков, напряжение диалогов, костюмы, грим… А актеры – Зубов, Гоголева, Анненков, Ликсо, Головин, Велихов!..

Я себя несколько раз ущипнул, дабы убедиться, что не брежу. Зрительный зал долго аплодировал. Я – ни хлопка. Оцепеневший, все не мог подняться со своего места… Так оцепеневшим и провел бессонную ночь. Утром признался Лидочке:

– Сейчас откровенно скажу Михаилу Ивановичу (встреча была назначена на десять утра), что не гожусь я в их «калашный ряд» со своим… И сразу легче станет.

– Не станет, Женечка. Ты же еще не испытал себя. Соглашайся на дебют!..

Импозантный, с изысканными манерами, Царев встретил меня, приветливо улыбаясь:

– Пожалуйста, вкратце, каково ваше впечатление о спектаклях?

– Мне страшно…

Михаил Иванович вдруг рассмеялся, да так заразительно, что и я почувствовал на своем лице улыбку.

– Ну, вот… А нам все говорят, что вы – герой!

– Не созрел я для Академии, – сказал искренне, не лукавя.

– Созревать будете в труппе театра, – серьезно ответил Михаил Иванович и доверительно рассказал о решении, принятом на художественном совете.

О том, что первый выход на сцене Малого состоится в роли Незнамова в «Без вины виноватых»… (Ужас! В партнерстве с Зубовым и Гоголевой!)

О том, что первое время с семьей пожить придется в гостинице и что зарплата поначалу будет 1700 рублей (на 500 больше, чем в «Факеле»).

О том, что руководство предполагает занять меня в спектаклях «Доходное место» (Жадов), «Привидения» (Освальд), «Любовь Яровая» (Яровой)…

– Вы же меня не видели…

– Но вас смотрели некоторые критики и наши работники… Курите? – вдруг спросил Царев. Я кивнул головой, мол, есть такой грех. Вместе молча попыхтели сигаретками. – Когда возможен ваш приезд?

– Надо доиграть репертуар в «Факеле»… Да и с Верой Павловной Редлих… Я ей многим обязан… – бормотал я.

– С Редлих я могу поговорить. Как вы думаете, надо?

– Надо… Михаил Иванович, пожалуйста, поговорите…

На том и расстались. Расстался я на время с директором Малого, но не с Москвой. На деньги, полученные в театре, решили мы с Лидочкой «с шиком» отметить 3 сентября 1951 года день ее рождения. И отправились в самый модный тогда ресторан «Арагви»…

Пойти в «Арагви» – это было для меня, провинциального актера, почти приобщением к жизни на театральном Олимпе…

Крещение

Кто из актеров не знает, что входить в старый спектакль – дело неблагодарное и даже рискованное. Да просто – одно мучение.

Итак, мой первый выход на сцену Малого театра руководство назначило в роли Незнамова в «Без вины виноватых». В той роли, в которой я много раз выступал в Тюменском драматическом театре. Но как я тогда «играл»?! Я испепелял себя, «грыз кулисы». А публика буквально с ума сходила от восторга, кричала: «Браво!» Думаю, что возбуждала ее моя искренность, потому зал благодарно и отзывался на эмоциональную силу артиста… Но так было тогда…

А теперь? Играть в спектакле прославленного Малого! В