— Да, это навевает столько воспоминаний… А скажите, в Гаване вроде должна быть старая церковь.

— Собор.

— А перед церковью — мощеная площадь. Булыжник образует такой прелестный рисунок… вы знаете, о чем я говорю?

— Да, знаю.

— А напротив должно быть открытое кафе.

— Да, действительно.

— Там подавали превосходное мороженое.

— На Кубе вообще самое лучшее мороженое.

— А как оно называется?

— Вы имеете в виду «Коппелия»?

— Ах да.

И воцарилась тишина.

— С вами кто-нибудь есть? «Вот оно», — стукнуло сердце.

— Я один.

Несмотря на то что кондиционер работал на полную катушку, я ощущал, как с меня градом катился пот.

— Откуда вы знаете господина Язаки? Я никому не даю свой номер.

— Мне его дал сам господин Язаки месяцев шесть тому назад. Он прилетал на Кубу, я служил ему гидом, а когда я спросил его, где мы сможем встретиться потом, он дал мне этот номер. Я сделал множество снимков, есть большой выбор, и мне хотелось бы встретиться с ним еще раз, может быть, из этого удастся сделать книгу.

— Иногда он вот так, запросто, дает мой телефон кому угодно.

— Да, вот видите, и мне он дал его.

— Вы лжете.

— Что?!

— Я знаю, кто сейчас рядом с вами, по крайней мере догадываюсь. Мне жаль, но я не могу сказать вам телефон господина Язаки. Но я ему обязательно передам… напомните, пожалуйста, как вас зовут?

— Казама.

— Что господин Казама звонил ему. Кстати, подтвердите, вы в самом деле звоните с Кубы?

— Да, именно так.

— Из Варадеро, вы говорили?

— Совершенно верно.

— Из отеля, что на берегу моря? — Да.

— Море вам видно?

— Оно у меня прямо перед глазами.

— Не поднесете ли трубку поближе к морю, чтобы я смогла послушать шум волн?

— Хорошо.

— Это было так давно, о, Варадеро, я хочу услышать шум твоих волн!

— Хорошо-хорошо, секундочку. — Я вынес телефон на террасу и протянул трубку микрофоном в сторону моря. От удивления брови Рейко поползли вверх. — Алло, вы слушаете?

В трубке раздавались короткие гудки.

* * *

— К тому же она еще и лесбиянка, разве вы не заметили? Нет? Я шесть раз приезжала сюда, на Кубу, с учителем; думаю, что Кейко Катаока была здесь лишь однажды, а учитель всегда пел ей дифирамбы: «Ты знаешь, Рейко, Кейко замечательная женщина, она совершенно не склонна к этим гнусным фокусам типа ревности или неуемного влечения, она рассказала мне, что, еще будучи студенткой, она решила навсегда освободиться от чувств подобного рода, ты понимаешь? Конечно, нехорошо говорить такое, но я менял девушек одну за другой, как меняют лошадей, а она — ни слова… никто на такое не способен»; он без конца повторял это, но это же глупость, совсем в духе девятнадцатого века, не правда ли? Его убеждение, что две женщины собираются перерезать друг дружке глотки из-за него, любить себя, ненавидеть себя, «я люблю тебя», «я тебя ненавижу»; быть может, славно, чисто, наивно вот так думать, но это так же бездарно, как идея невинности; наверное, хорошо, что учитель так считал, ведь в действительности все было не так просто, он не представлял себе, о чем мы с Кейко разговаривали, оставаясь вдвоем; как-то раз мы отправились на Сицилию на кинофестиваль, в отеле было полно полиции, поскольку на кого-то было произведено покушение, поговаривали, что это мафиозные разборки, короче, полицейских было очень много, повсюду были расставлены патрули, они были вооружены автоматическими пистолетами, а учитель говорил, что ему кажется, его могут застрелить, когда он будет проходить через полицейские кордоны, ведь там столько оружия: пистолеты, автоматы и прочее; он не шутил, он все время бормотал: «Они хотят убить меня», он действительно боялся, он говорил, что его мучает один и тот же сон: что кто-то охотится за ним или же он сам на кого-то бросается; когда дуло автомата случайно оказывалось направленным в его сторону, он начинал трястись от страха, что его вот-вот застрелят, он вел себя очень странно, да и до этого он не отличался нормальным поведением; еще до поездки на Сицилию мы провели несколько дней в Нью-Йорке, мы нюхали кокаин и почти не спали, он звонил в эскорт-клубы и приглашал оттуда девушек, заставлял нас с Кейко показывать лесбийский стриптиз и каждый раз после этого тащил нас в постель, он очень устал, он стал бояться оружия, пистолетов, ночью он трясся от страха как ребенок, из гордости он не позволял себе стонать, но говорил, что его сердце вот-вот остановится, при этом он продолжал шутить: «Помнишь, Кейко когда-то предложила вместо отсоса употреблять слово «феррари»? и два-три месяца мы так и делали; а потом мы как-то сидели в клубе, что открылся на теплоходе, ходившем по Гудзону, там еще была очень древняя меблировка, помнишь? был какой-то праздник, и я подцепил там маленькую брюнеточку, мы с ней курили гашиш, пересыпанный кокаином, мне приспичило, а та брюнетка была из итальянского местечка Имола, где автодром Энцо и Ди-но Феррари, «мы этим гордимся, я просто обожаю «феррари»!», она говорила очень серьезно, а я чисто машинально расстегнул ширинку и вывалил свой член…», он рассказывал эту историю и при этом выглядел словно труп, вырытый из земли, это все из-за бессонницы, его пульс совсем не прощупывался, сердце билось с перебоями, Кейко Катаока и я видели, что ему плохо, она сделала ему укол с морфином, чтобы он уснул, а потом мы с ней немного поболтали:

— Он спит.

— Причем со сжатыми кулаками.

— И время от времени еще и разговаривает во сне. Не будем будить его.

— Ты уже слышала, как он разговаривает по ночам?

— Все девчонки, что с ним спали, слышали.

— Меня однажды даже на смех пробило: учитель присел на кровати и заорал: «Выпустите поросенка! Выпустите поросенка!»

— Прикольно!

— Действительно, так и было?

— А ты, Рейко, ты собираешься и дальше оставаться с учителем?

— Одной не найти работу, правда? Я еще никто, я не сделала карьеры, агентство не в счет, там только крутили порнуху, а что толку?

— Я не знала, что ты так думаешь.

— Но это не значит, что я хочу только извлечь выгоду из учителя, мне нравится работать с ним.

— Да, не предполагала, что ты такое отмочишь.

— И я не хочу сказать, что не испытываю никаких чувств к учителю.

— Не знала я… А ты уже говорила с ним?

— Нет, но…

— На самом деле он гораздо проще, куда проще, чем ты или я, ты знаешь?

— Нет.

— Единственное, чего он добивается, — делать людей счастливыми, он сам очень счастлив, когда ему удается сыграть важную роль в жизни кого-нибудь. В этом смысл его жизни.