На самом деле в роли рабовладельца могут выступать товарищество, компания, корпорация. Начиная с восьмидесятых годов, на Таиланд щедрым дождем пролились японские инвестиции, эту миграцию огромных капиталов назвали «летящими гусями»[33]. Уверенное положение йены позволило покупать и строить по всему Таиланду, и в то время как электронные корпорации занимались строительством фабрик, производящих телевизоры, другие инвесторы обнаружили, что гораздо больше денег можно получить в индустрии сексуальных услуг. Следом за японцами пришли инвестиции так называемых «азиатских тигров» — Южная Корея, Гонконг, Тайвань, Сингапур, которые также обнаружили огромные возможности индустрии секса. (Кроме того, доказано, что все эти пять стран стали крупными рынками поставки закабаленных тайских девушек, о чем мы будем говорить ниже.) У этих гусей и тигров оказалось достаточно ресурсов для покупки местных криминальных авторитетов, полиции, администрации и достаточно собственности для того, чтобы начать коммерческий бизнес сексуальных услуг. Урожденные тайцы также вкладывали деньги в индустрию секса, которая процветала; имея меньше капиталов, они чаще создавали более дешевые заведения для рабочего класса.

В то время как молодые проститутки постоянно соприкасаются с полицией, они, возможно, никогда не встретятся со своими реальными владельцами. Отношения между рабовладельцем и рабом в современном Таиланде — модель опосредованного предпринимательства. Владельцы публичных домов, как индивидуальные, так и компании, особо не нуждаются в контактах с проститутками. Возможно, что некоторые совладельцы даже и не знают, что они владеют рабами, пребывая в уверенности, что они просто нанимают работников для секс-услуг. Высокая вероятность получения хорошей прибыли — мощный стимул инвестирования в новое предприятие, которое начал друг, и большинство тайцев вкладывают деньги в дело, которое ведут родные или друзья, а не в государственные ценные бумаги или акции. Разнообразные формы капиталовложений — новое дело для Таиланда, но его освоили быстро. Методы работы западных рынков и экономик с жадностью копируются новыми бизнесменами Таиланда. Глядя на развитые страны, они видят инвесторов, вкладывающих деньги в совместные акционерные фонды с целью получения высокой прибыли, а то, что принадлежащие фонду фирмы могут заниматься производством пехотных мин или орудий пыток, не волнует никого. Ну а дистанция, необходимая для сохранения неосведомленности, необязательно должна быть длинной; всего одного шага достаточно, чтобы отделить инвестора от его совести.

Неважно, отдельные ли это тайцы, товарищество или иностранные инвесторы, рабодержатели имеют много общих черт и служат хорошим примером сегодняшних работорговцев. Не существует никаких расовых или этнических различий между ними и их рабами (исключение — японские инвесторы). Рабовладельцы не чувствуют никакой потребности объяснять рабовладение расовыми причинами. Они не связаны наследственным правом со своими рабами или их детьми. Они вообще не заинтересованы в своих рабах, разве только как в фундаменте своих инвестиций. Если бы они не вложили свои деньги в рабовладение, они пустили бы их еще в какой-нибудь бизнес, но серьезных стимулов для этого нет, поскольку бордели — прекрасное вложение денег, гораздо более стабильное, чем рынок ценных бумаг. Вклад в экономику является сильным моральным аргументом в Таиланде, и рабовладельцы могут гордиться своим вкладом — они воспринимают себя как создателей рабочих мест и даже как благодетелей, позволяющих бедным сельским девочкам выбраться из нищеты. Ни один из этих вопросов морали не важен потому, что рабодержателям нет нужды думать о женщинах в публичных домах — ни о том, откуда они пришли, ни о том, что с ним станет в будущем.

Чтобы понять современную систему рабовладения, нам нужно знать кое-что об экономических условиях, в которых эта система существует. Несмотря на экономический бум, средние доходы в Таиланде очень низки с точки зрения западных стандартов. В модернизирующихся странах миллионы людей по-прежнему живут в нищих деревнях. Если у сельской семьи есть свой дом и рисовое поле, она может выжит при месячном доходе примерно 500 батов в месяц (около $20). Эта абсолютная нищета подразумевает рисовую диету дополненную насекомыми (сверчки, черви, личинки широко используются как элементы меню), дикорастущими растениями и рыбой, которую можно самим поймать. Ниже этого уровня жизни, который может поддерживаться только в сельской местности, находятся только голод, а также потеря дома и земли. Для многих тайцев уровень дохода от 2500 до 4500 батов в месяц (от $100 до $800) является нормой. Правительственная статистика декабря 1996 года помещает 2/3 населения в эту страту по доходам, все еще означающую нищету: в городах плата за квартиру съедает больше половины среднего заработка, кроме того, цены постоянно ползут вверх. При этом уровне доходов приходится во многом себе отказывать, но люди не голодают, поскольку политика правительства заключается в искусственном удержании низких цен на рис (что приводит к обнищанию крестьян). Рис продается по 20 батов за килограмм (примерно 75 центов), семья из 4 едоков съедает примерно килограмм риса каждый день. С голоду не умрешь, но тайцы, живущие на эти нищенские доходы, мало что еще могут себе позволить. В городах ли, в деревнях ли, для того чтобы заработать эти деньги, тайцам приходится работать 6-7 дней в неделю по 12-14 часов. Болезнь или травма могут быстро свести на нет даже этот уровень жизни. Системы социального обеспечения или здравоохранения не существует, а дырявый бюджет не оставляет возможность делать сбережения. Для семей с подобным уровнем жизни сумма в двадцать - пятьдесят тысяч батов ($800-2000), вырученные за продажу дочери, составляет годовой доход. Такая огромная сумма является мощным искушением и заставляет родителей закрывать глаза на ужасы сексуального рабства.

Всегда процветающий «ресторан»

Публичные дома — лишь один тип многочисленных заведений коммерческого секса, но благодаря быстрому обороту именно они обслуживают бóльшую часть мужчин, покупающих сексуальные услуги. В среднем в борделе работает от 10 до 30 проституток, чаще всего — двадцать. В сельской местности публичный дом может быть просто чьим-то домом, обычно в нем работают 3-4 женщины, но закрепощенные проститутки содержатся именно в городских борделях. Многие публичные дома выигрывают за счет агломерации, располагаясь рядом друг с другом в районе красных фонарей. Если они и используют какой-либо опознавательный знак над дверями заведения (но большинство — не используют), то загадочно нейтральный. Один из публичных домов для рабочих, в котором я был, имел над дверями небольшую светящуюся вывеску, гласящую «всегда процветающий». Ниже, более мелких шрифтом и другим цветом, было добавлено — «ресторан». Мне сказали, что эта добавка была сделана для полиции, хотя внутри не предлагали никакой еды. Сами здания, как правило, выглядят обветшалыми, грязными, в подтеках, слепленными на скорую руку из строительных отходов. Они переполнены крысами и тараканами, санитарные условия — минимальные. Женщины, которые вынуждены там работать, — молоды, мало кому из них за тридцать, чаще всего им меньше восемнадцати. Между ними и их клиентами нет социальной дистанции: и они, и их клиенты происходят из бедной среды, хотя девушки чаще всего уроженки северных регионов. На крайнем юге Таиланда мужчины-клиенты могут оказаться малайскими или сингапурскими мусульманами, но девушки и здесь — уроженки северных районов Таиланда, исповедующие буддизм. В последнее время из этого правила все больше исключений, благодаря поставкам из Бирмы и Лаоса женщин, которые становятся рабынями в публичных домах. Импорт женщин позволяет удовлетворить растущую потребность в новых проститутках.