– Мы с тобой – женщины, а женщины могут всё, если захотят. Мы не обязаны во всём слушаться мужчин. И если мы хотим кашу на завтрак, мы можем сварить кашу!

– Хм, – девочка подхватила мою игру, приложила к подбородку указательный палец, как будто размышляя, а потом улыбнулась: – Давай варить кашу.

И я поздравила себя с очередной педагогической победой. Кажется, мне удалось найти подход к ребёнку. Пусть и выставила себя неумёхой.

Кастрюльку мы выбрали небольшую, потому что нас – всего две девушки, и кушаем мы мало, чтобы не растолстеть. Насыпали две трети крупы, добавили побольше сахара, потому что каша должна быть сладкой. Насыпали сухофруктов. И залили всё водой, так, чтобы она примерно на один палец не доставала до края. Потом накрыли кастрюльку крышкой и приготовились ждать.

А чтобы жать было нескучно, я принесла из своей комнаты несколько книг, собираясь сразу же проверить уровень подготовки моей первой (и единственной пока) ученицы.

Чему-то же её учили?

На книги она смотрела как на чудо. И я возгордилась тем, что выбрала правильные – с яркими иллюстрациями, крупным шрифтом, доступным текстом.

– Прочитай мне, пожалуйста, эту строчку, – попросила Лючину, указав на предложение под картинкой, где ушастый заяц грыз огромную морковку.

Девочка поникла, снова опустила глаза и даже отошла на шаг от стола. Наверное, это ещё слишком сложно. Попробуем что-то попроще, я перелистнула несколько страниц назад, почти в самое начало учебника, остановившись на картинке, где женщина в тёмном платье с фартуком мыла окно.

– Ладно, давай сначала прочитаем это, – предложила Лючине.

Она покачала головой, сначала неуверенно, а затем всё быстрее. И, отвернувшись от меня, двинулась к выходу. Что происходит? Но сообразить я не успела, от печи раздалось шипение и треск.

И кинув быстрый взгляд в ту сторону, я вскочила на ноги с криком:

– Наша каша убегает.

К плите мы подбежали одновременно. Крышка на кастрюльке подпрыгивала, и каша мощными толчками выбиралась наружу.

– Что делать? – я растерянно смотрела на это булькающее и шипящее действо. Ведь каша, оказавшись на горячей плите, очень быстро обугливалась и начинала источать запах горелого.

– Надо её передвинуть туда, где не так жарко, – первой сообразила Лючина.

Мне это показалось отличным решением. Я схватилась за металлическую ручку и потянула кастрюлю к краю плиты.

– Ой-ой, – пальцы обожгло болью, я отпрянула и тут же затрясла обожжённой рукой. – Ой, как больно-то.

Не раздумывая, рванула к раковине, повернула медный вентиль, и на ожог полилась ледяная вода. Пальцы тут же занемели от холода, но как только я попыталась перекрыть воду, рука начинала пульсировать от боли.

Очень скоро я начала стучать зубами. Сконцентрировавшись на своей беде, лишь краем сознания отмечала, что Лючина взяла полотенце, сложила его втрое и этой прихваткой потянула кастрюлю к краю плиты. Каша тут же перестала убегать через край. Шипение прекратилось.

И почему я сама не догадалась взять полотенце?

Думать об очередном промахе не хотелось. К счастью, мне было так больно, что душевные надрывы от собственной несостоятельности отошли на второй план.

Лючина вышла из кухни и вернулась через пару минут с рулоном плотного полотняного бинта и непрозрачной баночкой, на этикетке которой было нарисовано пламя.

– Иди сюда, – позвала Лючина, положив свою ношу на стол и подвинув локтем книги.

Я в очередной раз завинтила воду, мгновенно почувствовав болезненную пульсацию ожога. По ощущениям было, как будто с пальцев заживо сдирали кожу.

Лючина вытащила деревянную пробку из баночки, зачерпнула пахучей коричневой мази с травяными вкраплениями и густо намазала мои пальцы, затем замотала каждый из них бинтом.

– Моя расчудесная спасительница, – прослезилась я. – Спасибо, спасибо.

Мазь дала почти мгновенный эффект, жжение и пульсация ослабли, а затем и вовсе прекратились. А то, что обмотанные пальцы похожи на бледные толстые сардельки, как-нибудь переживу. Всё равно мой позор видит только Лючина.

Девочка с чувством гордости оглядела мою руку и вопросительно взглянула на меня.

– У тебя явные лекарские способности, – похвалила я воспитанницу. – Ты не теряешь головы в критических ситуациях. Это большая редкость для твоего возраста.

– Папа иногда возвращается раненый, я помогаю, – смутилась девочка, но было видно, что моя похвала ей приятна.

– Ты молодец, – я потрепала её по голове здоровой рукой, от чего она привычно увернулась.

– Как думаешь, каша уже готова? – перевела тему.

Мы окружили кастрюльку, с подозрением приглядываясь к горелым потёкам на стенках. Я взяла свёрнутое Лючиной полотенце и приподняла крышку. На меня смотрело невзрачное светло-коричневое варево с тёмными вкраплениями сухофруктов и некрасивой серой пенкой, налипшей по краям.

Есть это совершенно не хотелось.

Но и признаваться в собственной несостоятельности тоже. Поэтому я улыбнулась и попросила Лючину:

– Принеси, пожалуйста, тарелки. Наш завтрак готов.

Девочка с сомнением смотрела на кашу, а потом перевела взгляд на меня. Моя улыбка стала ещё лучезарнее. А Лючина направилась к буфету, но в каждом её движении проскальзывала неуверенность. Поставив передо мной тарелки, она вернулась к столу, как будто не решалась находиться поблизости.

Я взяла деревянную ложку и решительно воткнула её в кастрюльку. Поначалу пошло очень мягко, а затем движение ложки замедлилось, и мне пришлось приложить усилие, чтобы протолкнуть её глубже.

И что там такое твёрдое? Вроде же крупа должна была развариться?

С трудом выковыряв большой кусок каши, я положила его на тарелку. Каша намертво пристала к ложке и отказывалась её покидать. Я легонько махнула рукой, чтобы сбить прилипший ком. Но это не помогло. Тогда я махнула сильнее. И ещё сильнее. И ещё…

Ком каши, отлепившись от деревянной ложки, пролетел через всю кухню и воткнулся в стену, прямо в то место, где висела большая и подробная карта Западного леса. На бумаге виднелись пометки, сделанные рукой мсье Милфорда.

Точнее, уже не виднелись. Если совсем точно, то всё же виднелись, но не все. Ведь точно из центра карты медленно сползал вниз комок из каши, оставляя за собой жирную неровную полосу.

Впрочем, прополз он не так и много, а потом смачно шмякнулся на пол.

Мы с Лючиной, как завороженные, наблюдали за этим действием. Только на моём лице отражался ужас от осознания содеянного. А вот взгляд девочки горел восхищением.

– Папа тебя убьёт, – предрекла она и добавила: – А потом уволит.

– Почему? – мой голос ощутимо подрагивал.