К пяти часам вечера было убито около пяти тысяч пятисот евреев; более половины еврейского населения города. Пьяная расстрельная команда возвратилась в Лиду, где в столовой был накрыт специальный ужин. Убийцам подали еще водки, и большая их часть засиделась там за полночь.

Виндиш и Вернер, наряду с шестью членами СД из Барановичей, наслаждались тем, что один очевидец потом назовет «приятной вечеринкой», в одном из кабинетов штаб-квартиры окружного комиссариата. До глубокой ночи они пили и слушали одного австрийца, принимавшего участие в расправе, который играл, по свидетельству очевидца, на скрипке с «заметной виртуозностью».

На следующий день те же самые офицеры из окружного комиссариата и спецкоманда отправились в соседний Желудок, где были казнены, по меньшей мере, тысяча сто евреев. Лишь восемьдесят восемь квалифицированных рабочих оставили в живых, 10 мая палачи поехали в Васильки и организовали массовое убийство еще тысячи восьмисот евреев. Около двух сотен евреев помиловали. В небольшом городке Вороново 11 мая было расстреляно около двух тысяч евреев. «Мы, представители благородной арийской расы и наш фюрер, не будем спать спокойно до тех пор, пока не уничтожим вас всех, — заявил Виндиш небольшой горстке уцелевших в Воронове. — Немногие избранные среди вас пока живы, но если вы не будете подчиняться нашим правилам и законам, от вас даже мокрого места не останется». 12 мая в городе Ивье было казнено две тысячи триста евреев. По завершении казни Виндиш наблюдал за тем, как еврейская похоронная бригада поливает могилы негашеной известью. «Быстрее, быстрее, кончайте с еврейским дерьмом!» — вопил он.

Когда Тувья узнал об убийствах в Лиде, он через посыльного-нееврея послал семейству Тиктин письмо: «Надо уходить, потому что бойня не закончилась. Я не могу гарантировать, что в лесах у нас не будет никаких трудностей, но, по крайней мере, там будет шанс остаться в живых. Уходите немедленно».

Алтер Тиктин по-прежнему сомневался. Но после нескольких недель раздумий он понял, что Тувья говорит правду. Все выжившие лидские евреи были согнаны в один городской квартал, окруженный забором с колючей проволокой. В Лидском гетто у них не было будущего.

Однажды вечером, в июне, Алтер, его жена Регина, пасынок Гриша и дочь Лилка прокрались по пустынным улицам гетто и проползли под оградой. Боясь привлечь внимание злобных сторожевых собак, которые охраняли забор по периметру, они едва дышали, пробираясь под спутанной проволокой. Ползком они добрались до поля, затем вошли в лес и, следуя указаниям Тувьи, проследовали к дому, где пряталась Соня. Там они встретились с Тувьей, немного передохнули, и он повел их в Станкевичи. По дороге Тувья рассказал, что у них теперь хватает оружия и что они уже переместили в лес семнадцать своих родственников.

Проведя на ногах большую часть ночи, Тувья, Соня и семейство Тиктин добрались до небольшого лесного лагеря и увидели нескольких человек, сидевших вокруг маленького костра, на котором варились два цыпленка. Самый старый из родни Бельских — Аарон Дзенсельский, отец Хаи, — исполнял обязанности повара.

— Надеюсь, эта еда кошерная? — пошутил Тувья.

— О да! — со смехом ответил Дзенсельский. — Под мою личную ответственность!

После ужина и задушевной беседы члены нарождающейся лесной общины отправились спать.

В первые дни мая 1942 года, приблизительно в то время, когда немцы проводили массовые акции по уничтожению евреев в Лиде, братья решили перевести своих родственников в небольшой лес возле Станкевичей. Для Тувьи, Асаэля и Зуся это не составляло никакого труда. Они всю жизнь прожили в двух шагах от леса, и каждый из них провел часть первых военных месяцев, ночуя под деревьями. Но другим жизнь в лесу представлялась делом рискованным: как бы ни было трудно существовать, прячась на сеновалах и в подвалах, все это казалось им проще, чем жить в лесу.

Впрочем, братья не собирались ни спорить, ни обсуждать эту идею. Они просто знали, что никакого другого способа выжить нет. Получив оружие от Громова, они теперь могли защитить женщин и стариков. Наступила весна, и появилась возможность спать под открытым небом. Пора было уходить в лес. «Лес был нам знаком, и в случае опасности мы могли укрыться в чаще», — позже писал Тувья.

Итак, все вместе они отправились в мир сосен, дубов и елей, с его грибами и ягодами. Там все спали под навесами, сделанными из одеял, привязанных к веткам деревьев, а братья назначали часовых, чтобы охранять спящий лагерь от чужих.

Самой насущной проблемой было обеспечить людей продовольствием; после того как группа пополнилась пришедшими из Лиды, в ней стало более двадцати человек. До этого местные крестьяне снабжали их продуктами, но теперь еды на всех не хватало, и поиски провианта поглощали у братьев все свободное время. Еще с довоенных времен у семьи Бельских было много союзников и друзей, но как долго они могли оставаться союзниками? Чтобы добыть курицу или немного картофеля, братьям часто приходилось угрожать оружием, а это могло спровоцировать крестьян обратиться за помощью к немцам.

Хотя их отряд был очень уязвим, братья стремились создать впечатление о нем как о большой и хорошо вооруженной группе бойцов, которые, не раздумывая, разберутся со всяким, кто откажется поделиться с ними припасами или донесет властям. Они хотели, чтобы имя Бельских вселяло ужас в сердца сельских жителей. Только это, считали они, могло дать им шанс на выживание.

Те, кто не имел оружия, шли на задания с длинными палками, которые в рассеянном свете луны были похожи на винтовки. Они носили патронташи, раздутые от использованных патронов. Они, кружа по деревне, во все горло распевали военные песни на русском языке. Зусь доходил до того, что выводил из дома хозяйского сына, сдавал его на руки товарищам и стрелял в воздух. Затем он возвращался в дом и объявлял крестьянину и его семье: «Мы уже убили одного вашего сына. Сейчас убьем второго». Сраженный горем человек, как правило, мгновенно отдавал все, что от него требовали.

Тувья все сильнее осознавал необходимость в увеличении численности отряда. «Тувья понимал войну лучше, чем кто бы то ни было, — говорил Пини Больдо, родственник семьи Дзенсельских, который был в отряде Бельских с самого начала. — Когда началась война, все думали, что это вопрос нескольких недель, но Тувья сказал, что она может затянуться на годы и что выжить мы можем, только объединившись в большую группу».

Довольно долго братья обсуждали, стоит ли принимать в группу новых членов. Когда же решили принимать, выяснилось, что немцы усилили охрану гетто. Значит, требовалось найти того, кто сможет проникнуть в гетто и доставить его жителям послание с призывом бежать, чтобы влиться в отряд Бельских.

На эту роль мог подойти старинный друг семьи белорус Константин Козловский. Это был тихий, ничем не примечательный человек, который зарабатывал себе на жизнь, разъезжая по деревням и продавая недорогие товары. Он жил на околице деревни Макреты, в километре или двух от Станкевичей; он и его братья с детства знали семью Бельских. Мальчики Козловских проводили так много времени со своими еврейскими соседями, что выучились разговаривать на идише. Зусь даже подшучивал, что Константин знает идиш лучше, чем он сам.