— Что с вами? Вам плохо? — испуганно спросила я.

Он поднял руку с растопыренными пальцами к лицу. Пальцыдрожали. И тут я вспомнила, откуда мне показалось знакомым выражение его лица.Именно так смотрел в больнице Валентин Сергеевич, когда потерял память. Человекочнулся и вдруг понял, что он не знает, где он и кто он. Но Валентин Сергеевичпопал в аварию, у него был травма головы, а этот-то что вдруг ни с того ни ссего?

Лифт остановился, белобрысый дернулся от толчка и очнулся.

— Что вы сказали, какой этаж? — переспросил он.

— Мы уже приехали, — медленно проговорила я,внимательно за ним наблюдая.

Он потер виски, поморщился и тяжело вздохнул.

— У вас голова болит? — неожиданно для самой себяспросила я мягко.

— Да, вы знаете, что-то я неважно себя чувствую.

— Переутомились, на воздухе, наверное, малобываете. — Я отвела глаза и толкнула дверь лифта.

Оказалось, что мы приехали на шестой.

— Вы знаете, — сосед, казалось, даже обрадовалсяэтому, — все собираюсь вам сказать. У меня остались кое-какие книгиВалентина Сергеевича. Сначала он болел, потом я уехал в командировку, а теперьвот…

Надо вернуть, так что, может быть, вы зайдете?

— Оставьте их себе, на память, — улыбнулась я.

В мои планы не входило ходить к нему, мне нужно было, чтобыон заходил ко мне.

И потом, после сегодняшнего случая в лифте, мои намерениянесколько поколебались.

Черт его знает, что за человек, может, больной какой?

— А вы когда с собакой гуляете? — не отставалбелобрысый.

— Сейчас сразу и пойду.

— А можно я с вами? По вашему совету дышать свежимвоздухом…

— Пожалуйста, — но в моем тоне не былосердечности.

Однако Гораций принял белобрысого весьма сердечно. Мынаправились не в сам парк, а вдоль него, где был пустырь, а потом маленькаяулочка, где располагались старые деревянные дома, теперь большей частьюзаколоченные. Раньше, мне рассказывала мама, тут был большой поселок, а потом сдругой стороны началось большое строительство, и поселок снесли.

— Эта территория принадлежит парку, — сказал мойспутник, как бы отвечая на мои мысли, — поэтому строительства тут не будети дома никто не тронул. В некоторых люди летом даже живут, как на даче. Но восновном дома стоят заколоченные, потому что уже старые, и хозяев нет в живых.Это ведь дачи начала века. Что так смотрите, мне Валентин Сергеевич рассказывал.

Я посмотрела на него внимательно. Вполне нормальный человек.На прогулку он надел обычный спортивный костюм и не смотрел с укоризной наГорация, когда тот пачкал его лапами. Он упросил меня отпустить пса побегать,обещая, что поймает его потом обязательно. И теперь они оба с увлечением тянуликаждый на себя здоровенное полено, которое Гораций отыскал на дороге.

— Ух! Устал я, Гораций, — воскликнул сосед. —Ты победил!

Мы не спеша побрели дальше по улице.

— Послушайте, давайте хоть познакомимся, — пробормоталая. — Вы, оказывается, много общались с Валентином Сергеевичем, а я даже незнаю, как вас зовут.

— Меня зовут Эрик. Эрик Генрихович Лангваген.

— Вы — немец?

— Естественно, русский немец, как теперь говорят.Родился и вырос здесь, но по-немецки говорю свободно и по роду работы многобываю в Германии.

Мы познакомились, и я рассказала Эрику, кем мне приходилсяпокойный Валентин Сергеевич. Мы брели и брели вдоль пустой улицы, а потом Эрикостановился и произнес:

— Вот дом, который очень нравился Валентину Сергеевичу,он часто ходил сюда гулять с Горацием.

Я взглянула на дом. Это был большой двухэтажный дом скрыльцом-портиком, который поддерживали две деревянные резные колонны. Окнабыли большие, с резными же наличниками, а сбоку пристроена деревянная башенкааж в три этажа. Кое-где сохранились еще стекла, но было видно, что дом давнонеобитаем и разрушается понемногу, хоть и окружал его забор из плотнопригнанных досок. Гораций скользнул куда-то влево и сделал было попыткупротиснуться сквозь дырку в заборе, но Эрик ловко подхватил его и пристегнул наповодок.

— Нельзя, Гораций, там чужая территория, — стала яему выговаривать.

Гораций посмотрел на меня с легким презрением:

«Вечно глупости твердишь, как все женщины!» — говорил еговзгляд.

Но мне было не до взглядов нахального ротвейлера, яуставилась на дом. Башенка, крыльцо-портик, колонны — все это очень напоминалорисунок Валентина Сергеевича в тетрадке.

«Дом, который построил Джек». Занятно! Значит, гулял здесь,смотрел на дом, потом вспомнил и нарисовал по памяти. Очень похоже! Явспомнила, как забавно он изобразил Горация. На рисунках был изображен непросто какой-то ротвейлер, а именно Гораций, с его выражением и в его любимыхпозах. Определенно, у Валентина Сергеевича был талант!

— Пойдемте домой, — позвала я Эрика.

Как-то мне стало неуютно. Он тоже поскучнел, и мы быстрымшагом направились домой.

У парадной на лавочке сидел Олег. Хоть тут-то мне повезло,он пришел вовремя и увидел нас с Эриком. Я повеселела и чинно представила ихдруг другу. И мне показалось, что Олег слегка помрачнел. Эрик поскорееретировался.

— Выглядишь ты получше, — нехотя признал Олег.

— Много гуляю на свежем воздухе, ты же видишь. ИГорацию прогулки на пользу.

Нельзя собаку только кормить, с ней надо много гулять ииграть в шумные игры.

— Да, Гораций тоже в неплохой форме, — согласилсяон. — Слушай, все хотел тебя спросить, на что ты живешь?

— Остались кое-какие деньги от ВалентинаСергеевича, — неохотно призналась я, — только не говори Артему, а тоон попросит взаймы.

— С чего это я буду Артему говорить? — фальшиво,как мне показалось, удивился Олег. — Да я его сто лет не видел.

Вот врет-то! Но усилием воли я подавила в себе раздражение.

— Так что, как видишь, дорогой, все у меня в порядке,деньги есть, я не скучаю, ты можешь спокойно заниматься своими делами.

— Но я… — начал было он.

— Знаю-знаю, чувствуешь за меня ответственность.Пожалуйста, я тебе не запрещаю.

Можешь навещать меня, только не так часто, потому что тымешаешь моей личной жизни.

Видя, что он стал мрачнее тучи, я мягко добавила:

— Ты не забыл, что мы развелись?

— Вот я и думаю, может, мы поспешили? — унылопротянул он.

— Нет уж! — Я вскочила на ноги. — Как ванекдоте — умерла, так умерла! И менять мы ничего не будем, то все делопрошлое.