Случаев крайней жестокости победителей к побеждённым в те дни было немало. Вот почему эгинцы сначала потерпели поражение на море от афинян, потом в течение нескольких лет их остров страдал от засухи и землетрясений. Так боги мстили за непочтение к храмам.

Вести переговоры о выдаче Никодрома Фемистокл наотрез отказался. Более того, он дал понять властям Эгины, что не намерен торговаться с ними. Фемистокл напомнил о вражде, какую питают к эгинцам спартанцы за то, что те некогда выразили свою покорность царю Дарию.

- Как вы помните, уважаемые, за полгода до Марафонской битвы спартанский царь Клеомен прибыл с войском на Эгину и взял здесь заложников из самых знатных семей, - говорил Фемистокл, обращаясь к коллегии эгинских архегетов, которые были сродни афинским архонтам. - Так вот, заложников царь Клеомен не повёз в Спарту, но передал нам, афинянам. Судьба этих людей, уважаемые, во многом зависит от вашего желания заключить мир и союз с Афинами. Против кого союз, спросите вы? Конечно же, против персов. Поймите, ваш отказ чреват для Эгины самыми худшими последствиями. Мало того что Афины не вернут вам заложников, вдобавок к этому афинянам придётся объединиться против вас со спартанцами. Эгинское государство просто перестанет существовать, если войска Афин и Спарты высадятся на благословенной земле Эака. Поэтому, уважаемые, отнеситесь здраво к сложившейся ситуации и не дразните двух львов, ибо ныне бог войны явно не на вашей стороне.

После услышанного эгинские архегеты помрачнели. Однако никто из них не осмелился ответить Фемистоклу дерзостью либо настоять на выдвинутых ранее условиях. Архегетам стало ясно, что Фемистокл прибыл на Эгину не выпросить мир, а навязать эгинцам условия афинян.

Мир был заключён.

Текст договора был выбит на мраморной плите, которая была установлена на эгинской агоре. Точно такая же плита с текстом мирного соглашения появилась и в Афинах возле пританея.

Любой афинский гражданин мог воочию убедиться в возвышении своего отечества. Из текста договора следовало, что эгинцы отныне обязывались иметь с афинянами общих друзей и врагов, отказывались от всех территориальных притязаний и открывали свои рынки для афинских купцов.

- Кто теперь осмелится утверждать, что мой замысел создания сильного флота не есть величайшее предвидение и благо для Афин? - спрашивал Фемистокл в кругу друзей всякий раз, когда речь заходила о договоре с Эгиной. - Разве эгинцы были бы столь сговорчивы, не будь у Афин мощного военного флота? Кто ныне станет попрекать меня лаврийским серебром, которое я якобы отнял у бедноты, ослеплённый бессмысленным честолюбием? Теперь даже спартанцы вынуждены считаться с Афинами. Я скажу больше: не будь меня - у Афин не было бы флота, а значит, и нынешнего могущества!

Такие заявления Фемистокла были не по душе многим его согражданам. Если друзья часто обращали его излишнее самомнение в шутку, то для большинства афинян нескромность Фемистокла являлась признаком того, что он не знает меры в гордыне и явно желает возвыситься над коллективом. А это, по мнению людей, было худшим пороком. Недаром, когда Мильтиад после Марафонской победы стал домогаться венка из ветвей священной маслины, некий Софан из Декелей, выступая в народном собрании, произнёс следующее: «Когда ты, Мильтиад, в одиночку побьёшь варваров, тогда и требуй почестей для себя одного».

Сказанное Софаном так понравилось афинянам, что Мильтиад не только не получил высших почестей, но даже не удостоился и малого вознаграждения за столь громкую и славную победу. Так сильно было у афинян коллективное гражданское самосознание, считавшееся главным оплотом как в противостоянии врагам, так и в усмирении отдельных честолюбцев.

В Лакедемоне с неменьшим беспокойством следили за приготовлениями персидского царя к походу на Запад. Поэтому, когда афиняне бросили клич по всей Элладе, созывая представителей эллинских государств на ассамблею в Коринф, спартанцы оказались там в числе первых. Спартанское посольство возглавлял царь Леотихид из рода Эврипонтидов. Уже это говорило о том, какое большое значение придают лакедемоняне объединению всех эллинских государств против персидского царя.

Во главе афинской делегации стоял Ксантипп, сын Арифрона, из древнего и богатого афинского рода Алкмеонидов. Ксантипп был лучшим другом ушедшего в изгнание Аристида. Но, несмотря на это, Фемистокл в народном собрании проголосовал за Ксантиппа, поскольку глубоко уважал его за благородство души и прямоту речей.

Сам Фемистокл не мог возглавить афинское посольство, так как занимал должность номофилака. Переизбираемая ежегодно коллегия номофилаков состояла из семи человек. Номофилаки заведовали государственным архивом, осуществляли надзор над заседаниями совета Пятисот и проведением народных собраний. Эта коллегия играла столь важную роль в государственной жизни, что всем её членам, по примеру архонтов, запрещалось до истечения срока полномочий покидать Афины.

Фемистокл давно метил в номофилаки, желая покопаться в государственном архиве. Эвпатриды всеми способами старались не допустить в коллегию выскочек из народа, и тем более народных вожаков.

Но упрямство и хитрость Фемистокла сделали своё дело. Он поставил эвпатридов перед выбором: либо его избирают в номофилаки, либо он вместе с афинскими послами отправится в Коринф договариваться со спартанцами относительно ведения войны с персами на суше и на море. Желая любой ценой удержать Фемистокла в Афинах и не допустить его на общеэллинский съезд в Коринфе, эвпатриды уступили своему главному недругу кресло номофилака, выбирая из двух зол меньшее.

Когда афинское посольство вернулось из Коринфа и отчиталось перед народным собранием и коллегией пританов, едва не разразился политический скандал.

Друзья и единомышленники Фемистокла из народной партии бурно возмущались тем, что афиняне пошли на поводу у спартанцев, уступив им верховное командование всеми эллинскими силами на суше и на море. Если превосходство лакедемонян в сухопутной войне никем не оспаривалось и их требование главенства над общеэллинским войском воспринималось как должно, то желание властей Спарты возглавлять эллинов и на море было встречено большинством афинских граждан с недовольством и осуждением.

- Спартанцы сильны сухопутным войском, воевать на море они не умеют. У спартанцев едва ли не самый слабый военный флот в Элладе! - говорили сторонники Фемистокла, выступая в народном собрании. - У тех же эгинцев гораздо больше опыта в войне на море. А если вспомнить, что по числу военных кораблей Афины с недавних пор стоят выше всех прочих государств Эллады, то становится яснее ясного: возглавлять общеэллинский флот должны афинские навархи. Ксантипп допустил непростительное слабоволие на переговорах со спартанцами.

В совете Пятисот и в народном собрании звучали громкие голоса, требовавшие оштрафовать Ксантиппа и остальных послов, унизивших величие Афинского государства. Не менее громко и требовательно беднота настаивала на том, чтобы впредь Афины на синедрионе представлял Фемистокл.