— Идет поиск, отсев. Всегда есть определенный процент брака. Что тебя удивляет? — лукаво улыбаясь, отвечала Ирина. Она не видела ничего плохого в том, что набиралась опыта в общении с мужчинами. Как же без постели-то? — Ты считаешь, можно найти то, что нужно, с первого раза? Ой, прости. Я забыла о тебе, счастливице, но не всем же так везет.

— Не обо мне речь.

— Ладно, тогда закругляюсь. Не смотри на меня с укором. Теоретически можно поднатореть в чем угодно, но только не в вопросах любви.

— Это не любовь, это возня в постели после хорошей дозы коньяка, — отрезала Мила, брезгливо морщась. Она открыто давала понять, что ей не нравится то, как живет ее лучшая подруга. Все-таки, по большому счету, ей было не безразлично, что Хмелевская так бесшабашно относится к своей жизни. — Ты доиграешься! Остановись, Ириша. Этот поиск приведет тебя как минимум к венерологу. Как минимум…

И она остановилась. Хмелевская сама удивилась тому, как быстро она отреагировала на колкие слова подруги. Словно пресытившись любовными приключениями, Ирина надолго отказалась от новых романов. Это не означало, что ей стали уделять меньше внимания. Это было бы просто нелогично: с годами Хмелевская становилась все более роскошной, сексапильной женщиной, которая не могла не привлекать внимания мужчин.

— Ириш, ну что у тебя за крайности, — журила ее Смыслова. — Что мне с тобой делать? То бросаешься от одного мужика к другому, словно конец света наступает, то живешь монашка монашкой.

— Я опять тебе не угодила?

— Ты можешь найти золотую середину?

— Какой пробы? — улыбаясь, поинтересовалась Ирина.

— Зачем ты так? Мила от души желала подруге всего самого наилучшего. Но та словно нарочно то бросалась из одной постели в другую, то вдруг перестала вообще обращать внимание на противоположный пол. — Ты непоследовательна.

— Отвали…

Ирина с некоторых пор позволяла себе отвечать резко. Уже в то время она не могла избавиться от распирающего ее чувства откровенной зависти к сложившейся жизни подруги. Хмелевская была уверена, что если бы ей попался такой мужчина, как Смыслов, не было бы никакого поиска, не было бы проб и ошибок. Она жила бы, как за каменной стеной, уходила на работу счастливая и возвращалась счастливая. Она бы рожала детей, заботилась о них и их отце. Дом, где тебя ждет любящий муж, дети — это что-то из области нереального, а вот у Милы все это давно есть. Она не умеет ценить той благодати, которая снизошла на нее неизвестно за какие заслуги. Она не замечает, как ей повезло, не ценит обычного человеческого счастья, витая в облаках карьерного роста, славы, всеобщего признания. Как же не понять ей, такой удачливой и успешной, что только в этом смысл! Не в письмах восторженных почитателей, не в одежде от Диора, не в поездках за границу, а именно в таких простых вещах. Даже ей, Ирине, не получившей высшего образования, не знающей ни одного иностранного языка, редко берущей в руки книгу, это понятно, а вот Миле с ее высокими материями и исключительным взглядом на жизнь — нет. Ничего, все станет на свои места. Ирина предвкушала, как безутешно и горько будет плакать ее лучшая подруга, оставшись у разбитого корыта. Когда не будет рядом Максима, Кирилла, когда одиночество нахлынет на нее сметающей все на своем пути волной… Только тогда она поймет, по-настоящему оценит потерянное, но ничего уже нельзя будет исправить. Кажется, Мила делает все, чтобы высшие силы покарали ее за незаслуженные обиды, полученные от нее близкими, за черствость и душевную слепоту. Она получит сполна! Звездная подруга потеряет все, и будет проливать горькие слезы, спрашивая: «За что?» И случится это именно тогда, когда она будет купаться в своей добытой нечеловеческим трудом и эгоизмом славе, в самом ее зените. Живет, как у Христа за пазухой, не знает никаких проблем, отдаваясь работе, как самому любимому мужчине — без остатка, на все сто! Холодная гордячка! Суета, суета — вот что окружает ее. И даже не деньги и материальное благополучие важны для нее. Что за женщина! В ней самолюбия и гордыни на троих хватит. Почему же ей все удается? Ну, чем Мила лучше ее? Судьба распоряжается несправедливо. Одним дает все легко, без усилий, а другим нужно обжигаться, заблудиться и только после долгих поисков обрести счастье и покой. Покой, нет, не покой… Ирина была не из тех, кто искал его. Ей был нужен праздник!

— Ирка, ты вулкан, и никогда не предугадаешь, когда начнется очередное извержение! — шутил Смыслов. Он чувствовал ее настроение, ее природу, и Ирине было очень приятно слышать эти слова именно от него. Приятно, с одной стороны, и тревожно — с другой. Может быть, подруга рассказывала ему то, что не следовало? И теперь он видит в ней дешевку, разменивающую свою жизнь на мимолетные свидания, горячие уикенды. Пусть даже так. Она еще докажет ему, что она не такая. Она может быть разной. В ней кипела энергия, бурлили страсти, но Смыслова с ее супертрезвым взглядом на жизнь смогла погасить их. Только она могла одной фразой изменить все: «…возня в постели». Гадко звучит. Что ни говори, а Мила имела такое влияние на свою подругу, как никто другой. Так повелось с самых первых дней их дружбы. Даже со своей матерью Ирина не была близка настолько, чтобы делиться с ней своими проблемами и ждать совета. Человек, подаривший ей жизнь, оказался в числе тех, с кем Ирина старалась общаться как можно меньше. Это были отношения двух соседок, действующих друг другу на нервы.

— Ир, ну что вы цапаетесь? — Мила не раз была свидетельницей неприятных выяснений отношений между подругой и ее матерью. Ей было дико, что родные люди — мать и дочь — открыто ненавидят друг друга.

— Радуйся, Смыслова, что и от этакого судьба тебя уберегла. Тебя все любят — цени, — едва сдерживая слезы, говорила ей Ирина. Но Мила только улыбалась в ответ. Она не умела ценить это никогда. И понимая это, Хмелевская пыталась сгладить откровенно выпирающую, ищущую выхода зависть: — Тебя нельзя не любить, я знаю…

— Помирись с матерью, — не прислушиваясь к чужим советам, Мила охотно давала их другим.

— Разберемся…

Кажется, обе вздохнули с облегчением, когда Ирина смогла купить себе небольшую квартиру и съехать из ненавистного отчего дома.

— Господи, ну почему хорошего приходится так долго ждать? — отмечая новоселье, спрашивала Ирина. Спрашивала не для того, чтобы услышать ответ. Разве может кто-нибудь ответить на такое? — Мне тридцать лет. Мне уже тридцать.

— Еще, Ириша, еще, — поправляла ее Мила. — Все только начинается.

— У тебя будет все, о чем ты мечтаешь, — вторил ей Максим.

— Крестная, ты классная! — Кирилл повис у нее на шее. И, прижимая его к груди, Ирина впервые почувствовала, что хочет своего ребенка. Своего, маленького, любимого, о котором она будет заботиться, и забудет обо всех своих комплексах. Из нее получится хорошая мать. Хмелевская почувствовала, что готова к этому важному шагу. Но делиться своими переживаниями она не стала ни с кем. С некоторых пор она вообще боялась озвучивать свои желания, мысли.

На долгое время новоселье стало самым светлым воспоминанием Ирины. В памяти осталось веселье, непринужденная обстановка, приятная суета, настоящий праздник. А когда все разошлись, она села на кухне и, глядя на гору посуды в раковине, вдруг расплакалась. Одиночество накатилось на нее обжигающей, холодной волной, безжалостной снежной лавиной, сжимая ледяной коркой сердце. Ирина плакала, не вытирая, катившиеся по раскрасневшимся щекам слезы. Она испытывала жалость к самой себе. Сильнее и честнее этого чувства в природе просто не существует. Как не пожалеть себя, когда тебе так одиноко, когда ты любишь чужого мужа. И самое обидное, что он без ума от своей холодной и равнодушной к нему жены. Оказывается, такое бывает.