Сюзан отбросила с глаз ярко-рыжие волосы и высморкалась в салфетку.

– Пунш, игра «приколи ослу хвост» и эта дурацкая пиньята – всё у его могилы. Ты бы видела, как на нас смотрели! Но дети были в восторге.

Это был второй по счету вечер вторника, который я проводила с группой молодых вдов, сидя в кружке складных стульев в угловой комнате общественного центра хосписа в Санта-Крузе. Во время первой встречи нас предупредили, что истории, услышанные здесь, нельзя рассказывать дома.

История Сюзан была о том, как она проснулась в постели рядом с телом мужа, у которого ночью случился инфаркт.

Кэти стала свидетельницей инфаркта, поразившего мужа, когда они на выходных поехали кататься на велосипедах со своими маленькими дочерями. Проходивший мимо парень подхватил девчушку, которая сидела сзади, пристегнутая ремнем, но муж Кэти упал на землю и умер.

Лиза потеряла мужа после трудной и изматывающей битвы с раком мозга. Муж Джилл умер в Мексике от случайной передозировки. А муж Сары погиб во время автомобильной погони за преступником на высокой скорости.

От пересказа моей собственной истории стало немного легче. Как и от встречи с Гэри – консультантом пациентов и родственников, переживших потерю, в Калифорнийском университете в Санта-Крузе. Легче – несмотря на то что порой мне казалось, будто Гэри не очень понимает, что со мной делать. Я была моложе основного состава группы по меньшей мере лет на двадцать. У всех остальных вдов был шанс выйти замуж, у всех был шанс родить детей, и некоторые дети уже стали взрослыми и уехали из родительского дома. Так или иначе, они строили свою жизнь и свои семьи.

Однако никто из них ни разу не усомнились в моем официальном статусе вдовы. И даже если разговоры в группе часто вращались вокруг школы, выплаты ипотеки и политики страхования жизни, они понимали некоторые вещи, которых не понимали мои ближайшие друзья.

– Ведь без причины ничто не происходит, верно? – Сюзан покрутила золотое обручальное кольцо мужа, которое носила на цепочке на шее.

– У Бога есть план, – согласилась Кэти.

– Бог никогда не дает нам больше, чем мы способны выдержать, – подтвердила Лиза.

– Что тебя не убивает, то делает сильнее, – подытожила Сара.

И весь наш маленький кружок засмеялся, и заплакал, и заговорил одновременно:

– Лучше любить и потерять, чем не любить вообще.

– У тебя впереди вся жизнь.

– Время исцеляет любые раны.

– Просто пришел его срок.

– Я точно знаю, что ты чувствуешь.

В тот вечер, возвращаясь в машине обратно в дом родителей, я думала о том, что из всех благонамеренных банальностей больше всего ненавижу, когда мне говорят, что я сильная. «Ты такая сильная! Если бы я потеряла Роба, я бы не выжила». «Ты такая сильная! Я бы ни за что не смогла пережить такое». «Ты такая сильная! Наверное, на твоем месте я бы просто свернулась калачиком и умерла».

Я совершенно не чувствовала себя сильной. Я была обезумевшей, напуганной и едва могла заставить себя по утрам вставать с постели. И хотя я понимала, что это никак не могло быть сознательным решением, казалось, что мои друзья предпочитают не видеть, насколько я неблагополучна.

Кроме того, слова друзей подразумевали, что «такое» никак не могло случиться с ними. Потому что они бы не выжили, не пережили, свернулись бы калачиком и умерли. А со мной это случилось, потому что я «сильная». В результате это представлялось моим сознательным выбором. Или моей виной.

И успокаивать себя («со мной этого не может произойти») пытались не только мои друзья. Туристы и аквалангисты, собиравшиеся ехать в Таиланд в отпуск, обсуждали гибель Шона в Интернете. Люди, которые даже не были с ним знакомы, утверждали, что у него была гиперчувствительность или сильная аллергия. Другие обвиняли нас в том, что мы полезли в воду в сезон медуз. Похоже, они не придавали никакого значения тому, что никогда и нигде не сообщалось о встречах с кубомедузами в Таиланде, или – другой пример, – что в 4500 милях от Таиланда, в Австралии, до сезона кубомедуз оставалось еще три месяца.

Один пользователь по имени Джек выразил надежду, что эта новость не отпугнет тех, кто планирует посетить остров Пханган, особенно впервые. Он писал, что нужно просто быть осторожными, имея дело с матушкой-природой: люби ЕЕ – и ОНА тоже тебя полюбит ☺.

Коллега по лаборатории старательно не смотрела мне в глаза; сосед ходил другой дорогой, только бы не столкнуться со мной; старый приятель по колледжу сторонился меня, словно потери могут быть заразными. Комментарии друзей детства, неловкое молчание коллег, интернет-сообщения от американцев, которых я знать не знала, – все это создавало впечатление, будто Соединенные Штаты – такое специальное место, где смерть не является ни вероятной, ни неизбежной. Должно быть, мы что-то не так делали, если нам так не повезло.

Мама купила мне книгу Линды Фейнберг «Моя скорбь должна пройти как можно быстрее. Как молодым вдовам и вдовцам адаптироваться и исцелиться». Свернувшись на старом диване, я не могла понять, как можно было не включить чувство вины в те стадии скорби, которые там описывались. Другие стадии были мне знакомы, хотя к принятию я еще не перешла, а отрицание не могло прийти легко после того, как я видела Шона умирающим на пляже, а потом провела несколько дней с его телом, прежде чем его опустили в землю.

Меня бросало из стороны в сторону между тремя остальными стадиями. Были вспышки гнева.

Долбаная медуза! Да кто, черт возьми, погибает от ожога медузы? Почему это не могла быть автомобильная авария, авиакатастрофа, рак… что-то такое, что действительно случается с людьми?

Были часы подавленности и жалости к себе. Я ощущала себя третируемой миром, потерявшей цель и опустошенной. Мое нутро было выскоблено дочиста, точно шкура, и иссушено, как скорлупка.

Были целые дни, проведенные за бессмысленным торгом.

Почему именно Шон? Почему на его месте не оказалась та британская цыпочка, чей бойфренд всегда ел сэндвичи с яичницей, или парень-француз из автобуса, или одна из загоравших топлес швейцарок на пляже, та, что со щенком?

Также я пыталась «обменять» смерть Шона на другие трагедии: измену, которая разбила бы мне сердце, страшную аварию, после которой один из нас или мы оба остались бы с увечьями и шрамами… Ученый во мне знал, что такая торговля иррациональна, однако она казалось не более невероятной, чем его смерть. И поэтому я желала всего, что только могла придумать, и давала обещания любому Богу, неважно какому, растить своих будущих детей католиками, иудаистами, мусульманами, кем угодно, – если Он даст мне возможность вернуть тот день.

Но гнев, депрессия и весь этот торг – все было оплетено паутиной вины.

Если бы я быстрее привела помощь…

Если бы я осталась с ним и стала криками звать на помощь, вместо того чтобы бежать за помощью в бар…