Спустя две недели я отправилась в свою лабораторию в университетский центр Лонг Марин, чтобы обсудить некоторые вопросы. Я ощущала запах и слышала шум волн на пляже Нейчурал Бриджес, когда шла к зданию.

Мой куратор Дэн вернулся из Антарктики, где изучал тюленей-крабоедов.

– Не могу даже представить, что ты все бросишь, – сказал он, когда мы сидели в его кабинете на втором этаже.

– Понимаю, – кивнула я. – А я не могу представить, как провести следующий сезон.

– Я могу поработать за тебя. Уверен, большинство твоих коллег по лаборатории ухватятся за возможность помочь на острове Кенгуру. Тебе следует взять паузу, просто необходимо.

Из окна его кабинета до меня доносились гортанные крики калифорнийского морского льва. Спинные мышцы расслабились, ком в горле чуточку уменьшился, и я заплакала. Я как-то не думала, что можно взять перерыв. И несмотря на легкий укол вины, я была благодарна Дэну.

Итак, я сделала то, что сделал бы Шон. В тот вечер на пляже Пхангана за считаные минуты я потеряла все, что удерживало меня на земле. Все, что казалось очевидным – совместная жизнь с Шоном, семья, карьера в морской биологии, – было грубо перечеркнуто. Я не была готова простить океан. Но я могла путешествовать. Путешествия были тем, что мы с Шоном делили на двоих. И это было все, что теперь мне осталось.

Решено: я проведу зиму, путешествуя в одиночку.

Я вычеркивала континент за континентом, чтобы посмотреть, что осталось от моего мира. Шон умер в Азии, и я не хотела туда возвращаться. Мы много ездили вдвоем по Западной Европе и Австралии, и мысль вернуться туда одной казалась невыносимой. Африка была слишком серьезным предприятием, чтобы ехать без поддержки, а когда я в последний раз была в Латинской Америке, меня ограбили. По умолчанию получилась Восточная Европа. Хотя мы с Шоном были в Чешской Республике и Словении, там еще оставалось немало интересных мест.

Хорошо было и то, что в Восточной Европе в это время холодно, там далеко не все говорят по-английски, а я не говорила ни на одном из местных языков. Я хотела, чтобы меня оставили в покое. Кроме того, Восточная Европа была сравнительно дешевой, и, самое главное – там не было океана.

Взяв деньги, накопленные благодаря моим урокам, и воспользовавшись бонусными милями, которые я заработала, летая туда-сюда между Калифорнией и Южной Австралией, я забронировала билет в Будапешт.

Перед отъездом я составила список и сказала всем, кто в него входил, что я их люблю: маме, папе и Райану; Дориане, Мэри и Кристен; Жанне, Энни и Стивену. Я никому из них не говорила, что люблю их, со дня смерти Шона.

Родители, должно быть, до ужаса боялись выпускать меня из виду. Они не могли узнать, как я там – или даже где я. Мой австралийский телефон, так и оставшийся упакованным в коробку в Мельбурне, за границей не работал. Он и на острове Кенгуру ловил едва-едва. До появления Скайпа оставался еще год, так что связь можно было держать только через таксофоны и электронные письма. И никто из нас даже не догадывался, как трудно найти и то и другое в Трансильвании в 2002 году.

Но ни папа, ни мама не пытались остановить или отговорить меня. Они знали, что если начнут давить, я буду лишь сильнее отдаляться. Соглашаясь с тем, что мне необходимо уехать, они не совсем понимали почему.

Но в то время этого не понимала даже я сама.

Я не брала с собой камеру; я перестала фотографировать. У меня не было карты, не было ни единого забронированного номера в отеле, никакого проработанного маршрута или настоящего плана. Только пустой дневник, гид Lonely Planet по Восточной Европе, мой старый рюкзак «Eagle Creek» и обратный билет – через несколько месяцев – из Барселоны. Я решила завершить свое путешествие в этом городе, потому что именно там почти четыре года назад встретила Шона. Именно там случился наш первый поцелуй, и хотя я сказала ему об этом только несколько недель спустя, в Саламанке, именно в Барселоне я начала в него влюбляться.

– Смотри, они не жалятся. Они не умеют кусаться. И не ущипнут тебя, обещаю. Они не сделают тебе больно. – Дедушка Боб шарит руками в воде, ловя в сложенные лодочкой ладони одного из ярко-красных крабов. – Смотри, они же крохотные.

Мне девять лет, и это мое второе лето без родителей, а только с бабушкой и дедушкой в Сан-Диего. Типичный для «пасмурного июня» туманный день, вот только весь пляж Ла-Холья Шорс устлан красным ковром. Мы переступаем через сотни мертвых крабов, чтобы пробраться к океану, их панцири хрустят под нашими ногами и испускают гниловатый рыбный душок. Жирные чайки бродят по берегу, из их клювов свисают красные ошметки. Я стою вместе с дедушкой по пояс в воде, и вода вокруг нас кишит крабами – их маленькие твердые тела ударяются о меня, острые шершавые ножки трутся о мою голую кожу.

Я смотрю на краба размером с большой палец, которого дедушка держит в руках, – сплошь длинные и тонкие ноги и два черных круглых глаза. Он напоминает мне речных раков, за которыми мы охотились в первом классе для школьной научной ярмарки. Мой оказался не особенно прытким, зато после ярмарки пережил почти всех остальных. Я назвала его Броневичок, построила для него каменный домик в стеклянном аквариуме, кормила салатом и мороженым горошком и почесывала ему раковину старой зубной щеткой. И так же, как у Броневичка, у краба в дедушкиных ладонях были клешни, пусть и маленькие.

– Это пелагические красные крабы, или тунцовые крабы, – продолжает дедушка. – Их принесло из Мексики вместе с теплыми водами. Совершенно безобидны. И скоро их не будет.

Дед спокоен и логичен. Но никак не может убедить моего младшего братца, когда тот впоследствии приезжает в гости вместе с родителями. Райан бросает лишь один взгляд на море красных тел, разворачивается и направляется прямо к хлорированному плавательному бассейну. Он отказывается даже одной ногой ступить в океан все это лето и следующее – и еще не один год будет относиться к нему с подозрением.

А я не собираюсь отказываться от океана. Я стою вместе с дедушкой в воде; ощущение сотен крохотных ножек, пробегающих по моей коже, чего-то, толкающегося в мой живот сквозь ткань купальника, сильно нервирует, даже страшит. Но я хочу быть храброй. Я стараюсь быть храброй. Я буду храброй.

Двадцатого октября 1999 г. 26-летний турист из Британии, который плавал в штиль ранним вечером у пляжа Чавенг на острове Самуи, внезапно вышел из воды, нетвердо держась на ногах, и попросил пить. Через считаные минуты он упал без сознания, перестал дышать, у него пропал пульс. Вскоре после того, как его доставили в ближайшую больницу, были зарегистрированы расширенные, нереагирующие зрачки. Обширные, типичные для контакта с хиродропусом рубцы присутствовали на шее, груди и спине. Реанимация не дала результата.

[7]