Шло время. Горбачев пестовал свою перестройку. Реставраторы решали, что делать с «Данаей». Их торопили. они же провели предварительное укрепление холста, но зрелище все еще было ужасающим. Съездили в Германию, чтобы посмотреть, как там реставрируют «рембрандтов» из Касселя, облитых кислотой Хансом-Йоахимом Болманном.

Только в следующем году официальная советская пресса допустила на свои страницы информацию о трагедии. В марте 1986 года заметка была напечатана в «Известиях»: «…И никому не могло прийти в голову, что вот этот маленький человек из толпы, приблизившийся к картине, уже решил все-все повернуть здесь по-своему. Серый пиджак, бледное сероватое лицо, из-за тяжелой черной оправы очков – немножко странный, как бы отсутствующий взгляд… Видел ли он саму картину в этот момент? Понимал ли, на что он руку поднимал?» – писал собкор газеты.

Тогда же о масштабах беды узнала западная пресса, напечатав переводы с русского. Не могу отдельно не отметить британское издание The Telegraph, которое написало о событии так: «Согласно информации, которая была передана русской газетой ―Известия‖, Майгис достиг 48-летнего возраста, не имея ни единого контакта с женщиной, и его неудержимое сексуальное безумие наконец вскипело». И действительно, я полезла проверять: британцы вычитали про вандалову девственность в советской прессе! «Известия» написали: «…любви женской не знал. Никогда у него не было ни жены, ни невесты, ни возлюбленной. Его слова были: ―Не до этого…‖» Sex sells, даже при коммунизме – им можно отвлечь от других неприятных тем. Конечно, никаких намеков на национализм в той первой заметке не было. Там даже не назвали личное имя вандала – лишь фамилию, а на Прибалтику указывало только упоминание города Каунас.

Наступил 1991 год. Советский Союз развалился. «Даная» все лежит на реставрационном столе. В неразберихе перестройки был один плюс: реставраторов прекратили поторапливать. Пришел 1992 год. Майгис покинул стены Черняховской психиатрической лечебницы. Не сам. Независимая Литва забрала из бывших советских больниц своих литовских сумасшедших, как настоящих, так и политических. Майгис был признан настоящим. Врачи литовской психиатрической лечебницы, в числе которых называют психиатра Дангуоле Сурвилайте, подтвердили диагноз советских коллег. Был упомянут и астено-гипондрический синдром, или параноидальная депрессия.

Реставраторы Эрмитажа у своей работы. Фото: Рудольф Кучеров / РИА Новости

Позже Майгис оказался в Вильнюсской государственной психиатрической лечебнице, но вроде бы ненадолго.

На восстановление картины ушло 12 лет. Некоторые говорили, что реставрировать картину не надо было, что теперь это «ненастоящий Рембрандт», копия, которую написали реставраторы. Но нет: на полотне, если знать, куда смотреть, можно разглядеть шрамы. Ткань, которая прикрывает ноги Данаи, стала прозрачной – кислота смыла верхний слой краски, которой Рембрандт прикрыл голени. Не стали восстанавливать исчезнувшие ключицы старухи-служанки. Полотно ныне представляет собой мозаику из поврежденных и неповрежденных частей.

Отреставрированную картину представили публике в 1997 году. Майгис, получивший пенсию от Литвы, давно вышел из лечебницы – Эрмитаж об этом предупредили, ведь иногда они возвращаются. Он не вернулся. Сейчас вандал проживает в доме престарелых в прибалтийском Утене, с журналистами встречаться отказывается.

В середине 2010-х годов он был еще жив – с ним беседовал художник Лишкявичюс, создававший свой «Музей». Он попросил Майгиса сняться в его документальном видео – заснять, как старик задумчиво ходит по дюнам. Тот отказался. Вместо этого Лишкявичюс создал серию рисунков, где Майгис бродит по дюнам вместе с философом Сартром. И представил их на биеннале.

Такие перформансы не должны повториться.

Ограбление на петербургский лад

В городе славном, на топях Великим Петром возведенном, в крайний год Ельцина (год то был девяносто девятый), ночью вломился преступник в музей Академии древней, дщерью Петровой во славу изящных искусств учрежденной. Сигнализация тщетно по проводу токи пускала. Рать милицейская зря по просторам носилась дворцовым: дверь опечатана залов, где звон раздавался сигнальный. Дверь отворить и проверить менты по уставу не могут… Это дозволено делать, лишь если музейный хранитель рядом бодро стоит и ответственно акт наблюдает. Ныне ж хранителя нет, он на ложе своем почивает, под одеялом пуховым, холодной декабрьской ночью.

А на звонок телефонный надменно ответил спросонья: «Пренебрегите тревогой! Тупая сигналка сбоила! То же вчера, и днем прежде, и ране три раза случалось. Нет, не поеду, отстаньте, декабрьский слякотен сумрак». Грустно наряд милицейский покинул музей без успеха. А в темноте захихикал злодей, великое помня с барышней Хепберн кино и голубоглазым О’Тулом, тем же манером обставивших кражу поддельной «Венеры».

В зале музейном злодей обнажил нож стальной заостренный. Резать картины из рам принялся, народную гордость. (Делать не надо так, дети, я раньше уже объясняла!) Целых шестнадцать холстов искромсал стервец неумелый, в трубку свернул, да собрался музей покинуть. Створку открывши окна на втором этаже, бельевую веревку он вынул. Но Рок уже отмечать идиота судьбину принялся: лез по веревке, она оборвалась, рухнул злодей с высоты и крепко отшиб себе пятки.

Вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос, следом за ней на работу пришел музейный хранитель, с ним и коллеги пришли, незримые миру герои, что за зарплату в копейки культуру для нас сберегают. Непотревожены двери стоят, и ничто беспокойства в первый момент поутру у музейщиков не вызывает. Вставленный ключ провернулся, и хаос открылся пред ними. Рамы пустые висят, с них свисают преступно ошметки. Бросились убыль считать, оказалось, еще раз, шестнадцать вынес полотен преступник, музея лихой посетитель.

Список печальный потерь я для вас сейчас заритмую, собственно, с целью такою глава и задумана эта.

По алфавиту начнем, и тогда нам Стефан Бакалович, академист и поляк, первый повод для слез предлагает: многофигурная скука с конями, камнями и солнцем, и Александр Великий встречаем еврейским народом.

Стефан Бакалович. «Встреча Александра Македонского первосвященником и народом у ворот Иерусалима». 1879. НИМ РАХ

Варнек А. Г., портретист (современник Тропинина милый), здесь предсказуемо будет одним представлен портретом, а на портрете Оленин сутулый в медалях показан, он в Академии данной давненько служил президентом.

Следом любитель эфебов идет Александр Иванов, он на этюде искусном своем натурщика нежно нарисовал и рисунком таким, наверно, гордился.