Он хотел этого. Как же он этого хотел!

Тело напряглось, готовясь перевернуться…

Лея исчезла.

Первый клинок вспорол обивку кресла и воткнулся в щель над камином. Второй с размаху разодрал мех покрывала. А сам Шариссар зарычал так, что стражи, караулившие снаружи, ворвались в покои.

— Пошли вон! — рявкнул паладин.

Переглянувшись, стражи поклонились и ушли. Шариссар вскочил, выдернул из стены свой клинок и заметался по комнате, шипя сквозь зубы и проклиная это смещение граней. И свою метку, которая притягивает Лею.

Он остановился, заставив себя замереть посреди комнаты. А потом решительно прошел в купальню, залез в почти ледяную воду. Вышел, встряхнувшись, как зверь, и стал одеваться, натягивая вещи на мокрое тело.

* * *

Лиария

Темнейшая королева кружилась по комнате, не в силах остановиться. В этом огромном зале уже не осталось ни одного целого предмета, какое там! Даже стены были испещрены рытвинами ударов, а пол усыпала хрустальная крошка, резавшая ступни Арамира острыми гранями. Над королевским дворцом бушевала буря, алые молнии разрезали бесконечную темноту неба с периодичностью меньшей, чем пульсация огненного сердца на самой высокой башне Оххарона. Ледяной ливень колол случайных путников острыми иглами, пробивая кожаные плащи и впиваясь в кожу несчастных.

Лиария злилась.

Она взмахнула рукой, приказывая острым осколкам слиться в огромное зеркало, и скинула золотое платье. Замерла, закусывая губу почти до крови.

— Разве я не прекрасна? — спросила она, рассматривая себя в серебряной поверхности. — Разве я не самая красивая женщина во всем Оххароне? Скажи мне, мой слуга, разве я не желанна?

— Вы само совершенство, моя королева, — безжизненно ответил Арамир.

— Так почему он не желает меня?! — с яростью выкрикнула Лиария, и зеркало треснуло, осыпалось неровными гранями. — Почему так равнодушен? Объясни мне, слуга!

— Я не знаю, моя королева.

Она откинула голову, наблюдая кружащиеся под высоким потолком белые вихри снега и хрустальных осколков, не в силах сдержать собственный гнев. Перевела потемневшие, без белков, глаза на Арамира.

— Почему его зверь сделал выбор? Почему? Мне подвластен целый мир, мое тело и лицо совершенны, моя магия способна погубить или возвеличить, так почему он никогда не выбирает меня?! — Тонкие руки Лиарии обвила сеть красных прожилок, поднимаясь все выше, но темнейшая этого не замечала. — Лишь раз… — прошептала она. — Только лишь раз он был со мной… Моим… Так давно. Бесконечно давно. Когда мы были совсем другими. Я — живая. А он… — Она закрыла глаза и обхватила себя руками, гибко покачиваясь, словно змея. — Я знаю, какой он может быть, мой холодный паладин… — Ее шепот почти не был слышен. — Я знаю, сколько в нем было огня… Я знаю, каково засыпать в его объятиях, измученной его страстью, обласканной его поцелуями! Никто не может стереть их с моего тела, никто не может заменить в моей памяти. В моей власти — бесконечность, целая бездна времени и всего одно воспоминание. Разве это не жестоко? Разве справедливо? Зачем мне эта проклятая вечность?!

Последние слова она вдруг резко выкрикнула, и тысячи хрустальных осколков вновь со звоном взвились в воздух. Лиария подняла руки, и хрустальная крошка осыпала ее тело, сливаясь в мерцающий наряд, прозрачный и колючий, с острыми гранями и зеркальным блеском.

— Я совершена! — выкрикнула королева. — Я прекраснее всех! Так почему он не любит меня?

— Нельзя заставить любить, — бесцветно сказал Арамир. Его глаза в кружеве белой изморози казались застывшим голубым льдом. — Нельзя заставить не любить.

— Нельзя?! — Лиария в ярости взмахнула рукой, и парень отлетел, ударился о стену. — Ты ошибаешься, глупец! Любовь всего лишь сочетание физического желания и нелепой потребности в чужом тепле! — Она замера, и хрустальное платье тоненько звякнуло, соприкоснувшись гранями. — Его зверь выбрал другую… Ну что ж. Она пожалеет об этом. Сильно пожалеет.

Лиария коварно улыбнулась.

— Вы жестоки, моя королева. — Арамир поднялся, отряхнул с ладоней осколки.

— Я выше жестокости, выше добра или зла! — высокомерно прошипела Лиария. — Я — совершенство. А добро или зло — лишь мера познания мира, ничего в нем не меняющая! — Она вскинула голову. — Ничего, Арамир… Его тело захотело другую, но его сердце принадлежит мне! — Темнейшая расхохоталась. — Самое огненное сердце Оххарона навеки мое! Я опутала его паутиной тысячи жизней, и лишь я могу прикоснуться к нему, оно стучит, потому что я этого желаю! Моя магия заставляет его биться, понимаешь, Арамир?

— Нет, моя королева.

— Ты дурак, слуга, — пренебрежительно бросила Лиария. — Сила Оххарона в его сердце, огненном сердце, до краев наполненном ненавистью! Сердце того, кто живет в боли целую вечность, и ничто не способно этого изменить! И это сердце я могу тронуть, могу прикоснуться к нему, сжать в своих ладонях! Только я! Лишь я способна на это! Только я!

— Только вы, моя королева, — послушно повторил Арамир. В его снежных глазах на миг возникло злое торжество, но пропало слишком быстро, чтобы Лиария успела его заметить.

Впрочем, она и не смотрела на парня, поглощенная своими мыслями и яростным кружением по залу. Она повернулась к нему лишь тогда, когда поняла, что ее гневу требуется другой выход. И поманила к себе Арамира. Тот послушно подошел, прижал к себе королеву, ощущая, как впились в тело острые грани ее платья.

— Доставь мне удовольствие, слуга, — с насмешкой протянула Лиария, сильнее прижимаясь к телу Светлого. — Заставь меня кричать от наслаждения, и я, возможно, подарю тебе еще несколько дней жизни.

— Вы бесконечно добры, моя королева.

Арамир дернул хрустальное платье, не обращая внимания на кровь, стекающую по ладоням, обнажил белое тело и впился в губы королевы. Он точно знал, как заставить темнейшую кричать.

Элея

Я вновь проснулась, задыхаясь, с колотящимся сердцем. Что со мной происходит? Мне снился сон. Странный, маетный, волнующий… Мне снился пряный запах, что заставлял меня жадно хватать воздух губами. Снилось хриплое дыхание, обжигающее щеку.

Мне снился Шариссар. Я ощущала его присутствие всем телом, всеми органами чувств, даже с закрытыми глазами.

Что со мной? Неужели сны бывают… такими?

Я потерла виски и встала, потянулась к своей одежде. Все тело ныло после вчерашних занятий, маги всерьез решили заняться подготовкой учеников к сражению. А еще в Хадраш похолодало. Так неожиданно, что мы, привыкшие к теплу и вечному лету Рифа, застыли в изумлении на тренировочном поле, когда короткая трава начала покрываться инеем. Мы даже не сразу поняли, что произошло и почему изо рта вырывается при дыхании пар.

— Это что, снег? — изумилась Ринка, опуская арбалет. И как маленькая протянула ладони, ловя медленно кружащиеся снежинки. Они парили белыми бабочками, опускаясь на ярко-зеленую траву Хандраш, на цветущие вишни и дорожку, выложенную красным камнем. И все застыли, изумленные, поднимая ладони, чтобы поймать сверкающие снежинки.