Я умираю. В этот раз навсегда.

* * *

В пять пятьдесят пять – какое может быть каббалистическое толкование стечению трех пятерок? – меня внезапно возвращает к жизни Лех Валенса, прославившийся использованием в политических теледебатах живого языка простонародья. Он полифонично возвещает свой и мой жизненный девиз: «Ни бе, ни ме, ни кукурыку! Ни бе, ни ме, ни кукурыку!». Моя рука на автопилоте берет «Моторолу», открывает крышку. Звонит пан Юзек. О боже…

– Простите, что я вам звоню, но я уже не могу спать.

А я как раз могу, пан Юзек, но кого это волнует?

– Эва выгнала меня из дома. Подлая цыганская морда! Я теперь сплю на вокзале.

– Мне очень жаль, пан Йозеф…

– Я хотел бы сказать вам нечто очень важное.

– Вы уверены? Если это что-то сугубо личное, то я не смогу переводить для вас в полиции в следующий раз.

– Да не будет следующего раза! Это была случайность… иногда повторяющаяся, но не больше. Это очень важное и личное дело, но я хочу, чтобы об этом знал весь мир!

Ой, спокойно, пан Джузеппе, а? Представляете, по-итальянски «Иосиф Сталин» звучит как «Джузеппе Сталин». После такого открытия «Буратино» как-то иначе перечитывается.

– Может, в другой раз, пан Йозеф?

– Именно сейчас! Я люблю вас! С первой встречи, тогда, с той поллитровкой. Я хочу жить с вами вместе.

На вокзале, Джузеппе?

– Понимаю…

– Я хочу провести с вами остаток жизни! Заботиться о вас. Обожать вас. У вас может быть отдельная спальня.

О господи, наверное, на этом вокзале холодно… В конце концов, сейчас ноябрь.

– Я вам по-настоящему благодарна, но…

– Вы всегда со мной, как ангел-хранитель. И не переживайте, что вы русская. Это для меня не препятствие. У меня ведь уже была цыганка, а это хуже еврейки! Я спал себе на скамейке и вдруг меня что-то ударило: она – для тебя! То есть вы. Что я могу с этим поделать? Ничего, я ведь только человек. Вдобавок мужчина.

– Не сомневаюсь, пан Йозеф, но…

– Скажу больше!

– Секундочку! Послушайте, что я вам скажу. Я уважаю ваши чувства и вашу искренность, но… Знаете, со мной тут такая как бы ошибка природы… Вы стоите? Лежите на скамейке в парке? Это хорошо. У меня нет выхода, я должна ответить искренностью на искренность, пан Йозеф: я делю свою жизнь с женщиной… На самом деле. Алло, вы меня слышите?

– Так значит… вы… серьезно?!

– Совершенно серьезно. Лучше, если вы узнаете об этом от меня, а не из сплетен.

– Но… вы встречаетесь? И все эти дела?..

– Мы живем вместе, пан Йозеф.

– Но это разве любовь? Вы ее любите?

– Да.

– А она вас?

– Тоже.

– Вы в этом уверены? По-настоящему?

– На сто процентов, пан Йозеф.

– Давно это?

– Давно. Когда-то мы были вместе, потом расстались, но сейчас, после моего развода, мы снова вместе. Мы сошлись в феврале. У нас сейчас все в порядке.

– Так… Так… Знаете что? У меня деньги на телефоне кончаются…

Ровно шесть.

– Подъем, Скорлупочка! Мамочка тебе на завтрак приготовила рис с изюмом и сливочным маслом! – раздается на весь дом.

Ведь это именно с мамой я живу с февраля. Она прилетела из Минска, как на пожар, самым дорогим рейсом. Потому что я расплакалась ей в трубку на православный Новый год. Я сломалась оттого, что любимый не отвечал мне взаимностью. Я даже попала из-за этого в автомобильную аварию. Любимый меня потом утешил, но звонить чаще не стал. Я едва не умерла.

Я научилась у любимого вводить людей в заблуждение, не солгав при этом. Ты вроде и не брешешь, а собеседник все равно оказывается обманутым и сбитым с толку. Любимый – мастер таких игр. То есть уже нет… Один раз не уследил, и его словесные построения запутались одно за другое. Я чувствовала себя так, будто моя линия жизни пересеклась с трамвайной… И сказала: «Хватит».

Зато у меня сейчас дома мама и рис с изюмом!

Вот так-то, Джузеппе. Каждый заботится о себе, как может.

Я люблю свою работу! Объявляю период профессиональной меланхолии завершенным!

На часах 7:77, издали так кажется. Из Дaли?

12. День за днем крутится калейдоскоп моей работы, в котором укладываются в невероятные узоры кусочки чужих человеческих судеб.

У мамы кончались глазные капли. Я так боялась, что ей их не хватит до послезавтрашнего дня. Поэтому решила отказаться от вызова к задержанному литовскому водителю, у которого обнаружили какой-то подозрительный страховой полис. К назначенному времени капли не были готовы. Пока я выслушивала вежливые и многословные извинения провизорши, муниципальный полицейский наклеил на стекло моей машины, стоявшей у аптеки, квитанцию штрафа за стоянку в неположенном месте. Литовского водителя временно выпустили, так как не нашли другого переводчика. Ему сказали, чтобы снова явился в участок утром, а так как автомобиль ему пока не отдали, ночь ему пришлось провести в городе. Напился в соседнем пабе. После третьей кружки «Бурого мишки» – пиво с водкой – стал нарушать общественный порядок, а именно: принялся бить в морду всем попавшимся под руку. Его арестовали. Мама нашла в ящике комода флакончик с запасом капель на неделю. Врач позднее сказал, что трехдневный перерыв в закапывании не имеет никакого значения. На следующее утро выяснилось, что у литовского водителя был купленный в Вильнюсе полис КАСКО, действительный во всей Европе…

С того дня я стараюсь не ставить личные дела превыше работы, а то моя совесть трещит по швам от валунов, которые на нее ложатся.

Миссис Гроув позвонила в полицию, жалуясь, что ее сосед-поляк бьет жену, а та кричит и нарушает покой граждан. А обижать женщин нельзя! Полицейский, которому поручили проверить это сообщение, вначале навестил миссис Гроув. Открыв дверь ее дома, он едва не упал от запаха гашиша. Решительно двинувшись дальше, он обнаружил у миссис Гроув сорок горшков с марихуаной. Дело пошло в суд. Суду пришлось нелегко, так как, приговорив миссис Гроув к паре месяцев тюремного заключения, он столкнулся с проблемой, в какую тюрьму ее направить. Дело в том, что миссис Гроув стала таковой меньше трех месяцев назад после операции по смене пола. Гормональная терапия еще не принесла чудодейственных результатов, столь убедительно описанных в глянцевых журналах, и миссис Гроув походила скорее на грузчика из соседнего рыбацкого порта с бычьей шеей и кулаками, как у кузнеца, который напялил юбку своей викторианской прабабки-молочницы. Отсюда и проблема суда: отправишь в женскую тюрьму – ее там забьют до смерти (заключенные-женщины отличаются еще большей жестокостью, чем мужчины), отправишь в мужскую – до смерти изнасилуют, из любопытства. Спасение пришло от врача, который в письменном виде заверил, что миссис Гроув курила травку не кайфа ради, а для обезболивания. Что-то там не так пошло с этим чудесным превращением, ее сильно мучили побочные эффекты, проявляющиеся в болях в искривленном позвоночнике, вероятно, в результате изменения строения тела – грудные силиконовые имплантаты стали непомерной нагрузкой для мышц. В общем, ужасно страдала эта женщина будущего… Ей дали условный срок. Фамилия врача была Зельник, и он оказался соседом миссис Гроув, тем самым, который нарушал покой граждан, избивая жену. Вопрос, как там дела у миссис Зельник, суд задать не решился.