К нему быстро возвращалось его обычное самомнение.

― Что новенького, Макс?

― Все, проехали, Арчер. Я тебе предлагал войти в долю. Ты со мной связываться не захотел. Теперь я не хочу с тобой связываться.

― Тебя нужно уговаривать?

― Только не меня. Тронь меня пальцем, и я заору, как ненормальный. ― Он покосился на текущую мимо толпу, как будто рассчитывал на ее защиту.

― Ты меня плохо знаешь, ― сказал я. ― Это не мой метод.

― Я знаю тебя достаточно. Сегодня ты ловко от меня отделался.

― Забудь. Что за связь с пропавшим человеком из Арройо-Бич?

― Опять за свое, парень. ― Он прислонился к углу витрины. ― Хочешь все получить задарма. Я ничего ни от кого задарма не получал. Все своим потом и кровью. ― Он вытер лицо носовым платком, испачканным помадой.

― Я ничего не хочу от тебя получить, Макс.

― Ну и чудненько. Спокойной ночи. Не подумай, что я не рад был повстречаться. ― Он повернулся, чтобы уйти.

― Люси мертва, ― проговорил я.

― Что-что? ― Он замер.

― Люси сегодня перерезали горло.

― Блефуешь.

― Ступай в морг и посмотри. И если не хочешь делиться со мной, поделись с полицией.

― Может, так я и поступлю. ― Его глаза сияли, как коричневые агаты, подсвеченные изнутри. ― Еще раз bon soir.

Хейс пошел прочь. Он пару раз украдкой оглянулся, прежде чем затерялся в потоке пешеходов, устремлявшихся на север. Меня подмывало догнать его и вытрясти из него всю правду. Но я имел глупость сказать, что это не мой метод, а слово есть слово.

Я забрал машину из мотеля «Горные красоты» и поехал к дому мистера Беннинга. В замазанных белой краской окнах не было света, и дом производил впечатление необитаемого. Я вошел в заросший дворик и посмотрел вверх. Высокий серый фронтон на фоне темно-красного неба казался плоской театральной декорацией на подпорках.

Я позвонил, и дом вновь обрел трехмерность. Где-то далеко в его глубинах, как муха в паутине, зажужжал зуммер. Я подождал и позвонил еще раз. Никакого ответа. В старомодных двойных дверях с панелями были стеклянные окошки. Я прижался к одному из них лбом и стал вглядываться во тьму. Тьма была кромешная. Я заметил только, что уголок стекла отколот и еле-еле держится.

Натянув водительскую перчатку, я выдавил отколотый уголок. Он со звоном разлетелся, ударившись об пол. Я подождал, огляделся и позвонил в третий раз. Не получив ответа и не видя никого на тротуаре, я просунул руку в перчатке в треугольное отверстие и отпер замок.

Войдя, я опять запер дверь. Под моими ногами захрустело разбитое стекло. Ощупью я нашел дверь в приемную. В тусклом свете, проникавшем в окно с улицы, комната казалась даже красивой, как старая женщина с тонкими чертами под густой вуалью.

В углу за письменным столом я обнаружил картотеку. Осторожно светя карманным фонариком, я стал рыться в ящике с надписью «Постоянные пациенты». Чамбли, Чандлер, Чипер. Карточки Люси Чэмпион не было.

Выключив фонарик, я двинулся по стене к внутренней двери. Дверь была приоткрыта. Я легонько толкнул ее и, проскользнув в щель, плотно закрыл за собой. Здесь я опять включил фонарик и провел его белым лучом по стенам и мебели. В комнате находились письменный стол, фанерованный под дуб, вращающийся стул, два простых стула и старый трехъярусный секционный шкаф, частично заполненный медицинскими книгами и журналами. На побеленной стене над шкафом висел в рамочке медицинский диплом, выданный в июне 1933 года неизвестным мне учебным заведением.

Я прошел через распахнутую дверь в следующую комнату с обклеенными пестрой клеенкой стенами и линолеумным полом. Бурые пятна на дальней стене указывали на то, что здесь когда-то стояла газовая плита. Ее место занял металлический регулируемый столик для осмотра больных, выкрашенный коричневой краской и обитый черным дерматином. С ним соседствовали обшарпанный эмалированный шкафчик для инструментов и стерилизатор. С другой стороны комнаты, под забеленным окном, упорно ронял капли в раковину водопроводный кран. За раковиной была закрытая дверь. Я направился к ней и повернул ручку. Дверь оказалась заперта.

Я извлек отмычки и одолел ее со второй попытки. Луч фонарика выхватил из скрывавшейся за ней тьмы насмешливый лик Смерти.

Сверху на меня смотрели пустые глазницы черепа. В первое мгновение мне показалась, что передо мной скелет великана. Потом я разглядел, что длинные пальцы ног болтаются довольно высоко над полом. Скелет висел на проволоке, прикрепленной к потолочной балке чулана. Суставы были аккуратно соединены проволочными колечками, и от движения воздуха штуковина слегка покачивалась. Ее тощая тень колебалась на задней стене чулана.

У меня было чувство, что это настоящий человеческий скелет. Он выглядел таким одиноким и несчастным, что мне захотелось по-братски пожать его костлявую руку. Но я не решился к нему притронуться.

Где-то в доме, не громче мышиного писка, скрипнула дверь или половица. У меня перехватило дыхание. Я прислушался, но не уловил ничего, кроме слабого свиста в собственной глотке и капанья крана. Прыгающими пальцами я запер дверь чулана и опустил отмычку в карман.

С погашенным фонариком в руке я на ощупь продвигался к двери в приемную. Я уже одной ногой переступил через ее металлический порожек, когда мне в глаза ударил свет. Жена доктора Беннинга стояла у противоположной стены, держа руку на выключателе. В своей неподвижности она походила на фигуру горельефа.

― Что здесь происходит?

Я просипел:

― Доктора не оказалось. Я решил подождать его здесь.

― Вы взломщик? Наркоман? Мы здесь не держим наркотиков.

― У меня есть один вопрос. И я надеялся найти здесь ответ.

― Какой еще вопрос?

Маленький револьвер в ее поднятой руке отливал синевой, и ее глаза приобрели тот же стальной оттенок.

― Уберите оружие, миссис Беннинг. Я не могу разговаривать под прицелом.

― Ничего, сможете. ― Она оторвалась от стены и стала приближаться ко мне. Даже в движении ее тело казалось холодным и застывшим. Но я чувствовал силу, таившуюся в нем, как мина в сугробе. ― Еще один сыщик, так?

― Серединка на половинку. Что с Флори?

Она остановилась посреди комнаты, широко расставив ноги. Зрачки ее стальных глаз были черными и пустыми, как дуло револьвера, смотрящее прямо на меня. Я сказал:

― Если револьвер выстрелит и я буду ранен, у вас будут большие неприятности. Уберите его, в нем нет нужды.