– Нет, все гораздо проще и менее категорично, – ответил он с серьезным видом. – Развод.

Можно прорыдать целый день, но не два дня подряд. Мне кажется, что когда-то давно я прочитала об этом в одном научном журнале. Таков лимит нашего организма на выражение расстроенных чувств. Сначала ты упиваешься горем, плача навзрыд до изнеможения, а затем остается лишь печальное и опьяневшее от слез тело. Конец слезам, начало похмелья, отяжелевшая голова и возобновление будничных событий.

Следовательно, я излила свои чувства за вчерашний день. А 18‑го, находясь в заточении в своей студии и будучи более одинокой, чем когда-либо, я воткнула двадцать четыре свечи моей жизни в пепел своего иссушенного тела. Странный, безвкусный, рыхлый торт, и к тому же безрадостный.

«Добрый день, Эль, это Франсуа… Маршадо. Знаю, что у вас сейчас нет настроения, но попытаюсь, несмотря ни на что, пожелать вам очень радостного дня рождения. Я позвоню, когда у меня появятся новости. До скорого».

Затем еще одно, спустя час:

«Здравствуй. Подозреваю, что я – последний человек в мире, которого ты хотела бы услышать сегодня. Но все-таки я хотел бы пожелать тебе счастливого дня рождения… И напомнить, что все эти неприятности касаются только Луи и меня. У меня никогда не было намерения задеть тебя, тебя. Наслаждайся и получай удовольствие от жизни… Это самый прекрасный возраст, но, к несчастью, слишком поздно начинаешь понимать это. Обнимаю тебя».

Дэвид…

Как он осмелился отправить мне такое сообщение? Действовал ли он по распоряжению своего адвоката, чтобы задобрить меня в надежде, что я попаду в одну из тех ловушек, которые он расставил для брата?

Моей первой реакцией был порыв тут же стереть это сообщение, но я сдержалась, подумав, что Зерки мог бы использовать эту улику, какой бы ничтожной она ни казалась.

Следующее сообщение взбудоражило меня еще больше, поскольку состояло из еле слышного дыхания длиной в пятнадцать секунд. Что может быть более анонимным? Не знаю, по какому признаку: то ли по резкому присвистыванию, то ли по чистоте звука – я поняла, что это была женщина. Кто из братьев сообщил ей о дате моего рождения? И какое извращенное удовольствие она могла получить от такого призрачного вступления со мной в контакт, в то время как она сбежала с Орлеанской площади – может быть, даже из Парижа, – чтобы скрыться от меня? Хотела ли она просто услышать мой голос? Надеялась ли, что я отвечу?

Я вновь представила, как ее силуэт украдкой появляется в кадре в «Незнакомке из Парижа». За пределами своего сада в Новых Афинах, вырвавшись из золотой клетки, где еще она могла надежно укрыться? В Сен-Мало, месте, к которому она так привязана? Или в одной из тех квартир на Лазурном Берегу, которые Хлоя упоминала в реестре объектов недвижимости семьи Барле?

Номер звонившего оказался скрыт, и у меня не было возможности перезвонить ей.

Я думала, что перехвачу ее звонок, когда спустя двадцать минут телефон завибрировал вновь. Но оттуда хлынул звуковой поток, тут же лишивший меня голоса:

– С днем рождения, с днем рождения, с днем рождения, Анабель… счастливого дня рождения!

Я позволила этому потоку извергаться еще пару-тройку секунд, а затем как можно саркастичней произнесла:

– Какое счастье, что ты хорошо танцуешь.

– Почему ты так говоришь?

– Потому что ты поешь так, будто тебе медведь на ухо наступил.

– Ну спасибо, – вздохнула Соня, на самом деле ничуть не обидевшись. – Ну ладно, тем не менее счастливого дня рождения, моя красотка.

– «Тем не менее». И то правда.

Но, вместо того чтобы выслушивать мои жалобы, она проявила свой обычный задор, надеясь, что на сей раз это будет более действенно, чем обычно.

– Может, немного прогуляемся по городу?

– Эммм… что-то нет желания, – ответила я слегка капризным тоном.

Это была одна из наших культовых цитат, заимствованных из комедии, где Жан Дюжарден с таким же капризным видом и такими же словами отказывается от предложения соблазнительной особы: «Прежде чем ты уйдешь, гадкий шпион, займись со мной любовью!» – «О, я не думаю, что это возможно». – «Почему?» – «Что-то нет желания… Хм». Соня уловила намек, потому что я услышала, как она тихо захихикала.

– Ну ты же не собираешься сидеть взаперти в четырех стенах в день своего рождения?

– Нет, не беспокойся, – ответила я. – Я планирую выбраться из дома. Мне нужно нанести один визит.

Ведь уже как год 18 июня связано с куда более трагичным событием, чем мое появление на этот свет.

Прошло менее часа после моего заказа (это немного, если учитывать количество пробок на мосту Нейи), и такси высадило меня у монументального входа на новое кладбище Пюто. Я почувствовала острую боль от той мысли, что последний путь мамы не мог предложить ей ничего другого, кроме этого уродливого лабиринта застекленных небоскребов, бетонных коробок, пустырей и съездов с магистрали.

Когда мы проехали напыщенную дугообразную колоннаду, вид кладбища начал меняться. Городские озеленительные службы прилагали особые усилия, чтобы скрыть молодой возраст деревьев и создать у посетителей ощущение, что здесь раскинулся настоящий кладбищенский парк.

На этот раз я не обнаружила перед могилой Мод пожилого господина-философа, который так любезно преподнес мне урок во время моего прошлого визита. Но я уже выплакала все глаза, и ни одна моя слезинка не оросила в тот день серую пыльную землю под ногами и не отягчила солью и без того неплодородную почву.

У его теории, наверное, были некоторые основания, поскольку перед тяжелой мраморной плитой пробились из-под земли три росточка с розовыми цветками, названия которых я так и не смогла вспомнить. Кто посадил цветы на могиле моей матери? Старик проявил изобретательность, чтобы доказать мне, как он говорил, что не слезы живых питают кладбищенские цветы?

Кто еще, кроме него?

Может быть, Луи? Как и в те времена, когда он тайком навещал маму, может быть, он подарил мне самый лучший из подарков на мой день рождения: он хранил память о Мод и разделял со мной мою скорбь?

Я подумала о последнем голосовом сообщении, которое оставила мне мама. Я не осмелилась прикоснуться к своему мобильному, словно он был радиоактивный, словно он облучил бы меня вселенской тоской, которую ничто не смогло бы победить. На этот раз, так и не прослушав его, я нажала на кнопку «Удалить». Я также удалила контакт из адресной книги. Мод Лоран, 29, улица Риго, 92 000 Нантр больше не существовала.

Я провела еще долгое время здесь, без мыслей, без рыданий, безмолвно стоя напротив серой плиты. Какие-то поникшие фигуры ходили мимо меня. Но никто не остановился. Я не чувствовала ничего, кроме огромной пустоты, большого чистого листа, который разворачивался передо мной до самого горизонта, теряясь из виду.