Мэйл включил радиоприемник, но без особой цели: «Аэросмит», «Тоуд зе уэт спрокет»[24], Гайдн, Джордж Стрейт[25], три, четыре, пять ток-шоу.

Послушайте, большинство преступников – слабые люди; значимыми их делает тот факт, что мы даем им в руки оружие. Заберите его, и они отправятся назад, в канавы, откуда они выбрались…

Пять минут они ехали по сельской дороге, подпрыгивая на длинных неровных кусках смолы в потрескавшемся асфальте; затем фургон покатил по гравию, оставляя за собой поднимавшиеся в воздух спирали пыли. Красные сараи и белые домики проносились мимо окон, потом возник и исчез запыленный черный почтовый ящик, забитый разноцветными ежедневными газетами.

Грейс с трудом поднялась на ноги, вцепилась в сетчатую перегородку, отделявшую их от Мэйла, и закричала:

– Выпусти меня отсюда, долбаный ублюдок, выпусти меня, выпусти…

Женевьева сильно испугалась, когда ее сестра начала кричать, и завизжала, издавая пронзительные звуки, похожие на вой сирены, а в следующее мгновение у нее закатились глаза. Она упала на спину. Энди решила, что у дочери сделался припадок, и поползла к ней, но глаза Женевьевы сфокусировались, и она снова завыла. Энди прижала руки к ушам, в то время как Грейс продолжала вопить:

– Выпусти меня отсюда…

Мэйл закрыл рукой ближайшее к ней ухо и, не оборачиваясь, закричал: «Заткнись, заткнись, заткнись!» – так, что его слюна забрызгала ветровое стекло.

Энди схватила дочь и заставила ее сесть, покачала головой, потом приблизила лицо к лицу Грейс и сказала:

– Не зли его.

Затем она прижала к себе Женевьеву и не отпускала, пока та не замолчала.

И тут наступил момент, мимолетный, когда Энди подумала, что события могут принять другой оборот; намек на новые возможности пронесся в ее затуманенном мозгу. Они свернули с дороги, усыпанной гравием, и покатили по земле.

Амброзии и гибискусы с черными глазками росли прямо посреди переулка и по обеим его сторонам; дальше, справа, они разглядели древние яблони с серой корой и растопыренными, точно пальцы пугала, ветвями.

В конце переулка стоял старый деревенский дом: умирающий, почти съеденный гнилью, обшитый досками, с облезающей краской и съехавшим набок крыльцом. За ним, на дальнем конце холма, из ямы торчал фундамент сарая. Он давно развалился, остался только нижний уровень с полусгнившим полом, накрытым голубой полиэтиленовой пленкой, завязанной в углах желтой полипропиленовой веревкой. Открытая дверь вела в темное нутро сарая, похожее на вход в пещеру. Вокруг него еще несколько покосившихся строений постепенно погружались в землю.

Когда они остановились, в сознании Энди пронеслась мысль, что их трое, а он один. Она могла бы попытаться его удержать и дать девочкам возможность убежать. Сразу за участком начиналось кукурузное поле. Грейс умная девочка и быстро соображает; оказавшись на поле, так густо заросшем, что оно напоминало лес, она сможет убежать…

Джон Мэйл остановил фургон, и они все перекатились к другой стенке, а Грейс встала на колени и выглянула в грязное окно. Мэйл повернулся на своем сиденье и сказал Энди:

– Если попытаешься сбежать, сначала я пристрелю твою младшую дочь, потом – вторую, а следом – тебя. – У него был неожиданно высокий голос, почти детский.

И надежда на спасение умерла.

Генетика сделала Джона Мэйла психопатом, а родители – социопатом.

Он был безумным убийцей и плевать хотел на то, как его называют.

Впервые Энди встретилась с ним во время стажировки в Университете Миннесоты. Она только начала работать психиатром, и ее интересовали необычные пациенты, сидевшие в тюрьмах округа Хэннепин. Она сразу заметила жесткий, быстрый ум Мэйла. Благодаря ему и своему крепкому телосложению он верховодил другими бандитами района. Ему некоторое время удавалось не попадать в руки полиции, но прошедший подготовку психиатр оказался ему не по зубам.

Энди разобрала его по косточкам.

Отец Мэйла не был женат на его матери, более того, он никогда с ними не жил; в последний раз о нем слышали, когда он служил в Военно-воздушных силах в Панаме. Джон ни разу в жизни его не видел.

Когда Мэйл был совсем еще ребенком, мать оставляла его на несколько часов, иногда на целый день и ночь, в детской кроватке, в голой комнате. Она вышла замуж, когда ему исполнилось три года; он еще не умел разговаривать. Отчиму не было дела до нее, и еще меньше его интересовал Джон, который постоянно его раздражал. Напившись, он порол мальчика кожаным ремнем; затем перешел на розги и, наконец, на палку от швабры и металлические прутья.

В детстве Мэйл получал невероятное удовольствие, когда мучил животных, сдирал шкуру с кошек и поджигал собак. Затем он стал нападать на других детей, мальчиков и девочек, став главным задирой среди сверстников. В четвертом классе преследования девочек начали носить сексуальный характер. Он стаскивал с них трусики и засовывал внутрь пальцы. Он еще не понимал, чего хочет, но уже был близок к этому.

В пятом классе, крупный для своего возраста, Мэйл стал ездить в большие магазины в Роуздейл и Ридждейл, где подлавливал деревенских ребятишек около игровых автоматов и отнимал у них деньги.

Он носил с собой детскую бейсбольную биту, потом – нож. В шестом классе учитель естествознания, который одновременно был тренером по футболу, отшвырнул его к стене, когда услышал, как он назвал девочку неприличным словом. Через неделю дом учителя сгорел дотла. И еще пять домов, принадлежавших родителям детей, которые оказывали ему сопротивление.

В июне после шестого класса Мэйл поджег дом пожилой пары, державшей последний в своем роде семейный магазин, торговавший продуктами, на восточной окраине Сент-Пола. Хозяева магазина спали, когда дым начал пробираться в спальню из-под двери, и умерли почти одновременно, задохнувшись на верхней площадке лестницы.

Умный коп, который занимался поджогами, в конце концов вычислил Мэйла и его поймали.

Он отрицал свою вину – и так ни в чем и не признался, – но все знали, что это он. Полицейские привезли Энди, чтобы она взглянула на их добычу, и он рассказал ей о своей жизни ровным, равнодушным голосом, при этом его детские глаза нахально путешествовали по всему ее телу, от груди до бедер. Он ее напугал, что ей совсем не понравилось. Она не привыкла бояться детей…

В двенадцать лет уже стало ясно, что Мэйл будет очень рослым мужчиной. Кроме того, у него были мощные мускулы, постоянно напряженное лицо и жесткие, точно два холодных камня, глаза. Он рассказал Энди про своего отчима.

– Когда ты говорил, что он бил тебя, ты имел в виду кулаками? – спросила она.