Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Из-за этой двери не доносилось ни звука, ни шороха бумаги, ни журчания воды. Вообще в туалете стояла мертвая тишина. Хоть бы музыку какую включали, или вот еще придумали — в некоторых местах сказки читают…
«Там наверняка никого нет, как и в остальных кабинках! — подумала она. — Можно и не проверять… Можно уйти отсюда… Давно уже нужно уйти отсюда и забыть все это, как страшный сон… Все это меня совершенно не касается… Там наверняка никого нет…»
Но куда же тогда подевался Анатолий?
«Там никого нет, — повторила мысленно Агния, пытаясь успокоить себя. — Значит, нечего и бояться… Я только проверю эту последнюю кабинку и уйду…»
С этой мыслью она взялась за дверную ручку, заставила себя повернуть ее, потянула на себя дверцу…
И едва не закричала от ужаса.
Напротив нее сидел Анатолий. Глаза его были широко открыты, они смотрели прямо на Агнию с каким-то странным, удивленным и озадаченным выражением.
— Ты что? — проговорила Агния едва слышно. — Что с тобой?
Анатолий не шелохнулся.
Агния сглотнула, шагнула вперед, дотронулась до Анатолия, словно пытаясь убедиться, что он действительно существует, что он — не галлюцинация, не призрак…
При этом Агния не могла отвести взгляд от его глаз, которые все так же пристально смотрели на нее… нет, они смотрели сквозь нее, смотрели на что-то или на кого-то, кого несчастный охранник увидел в последнее мгновение перед смертью.
А в том, что Анатолий был мертв — можно было не сомневаться.
Об этом говорили и его пустые, широко открытые глаза, и совершенная неподвижность, но в первую очередь — рукоятка ножа, торчавшая из его груди.
И еще… Только теперь Агния почувствовала, что, когда дотронулась до Анатолия, рука ее прикоснулась к чему-то влажному.
Она взглянула на свою руку — и увидела, что пальцы перепачканы чем-то красным.
Не чем-то — кровью.
Агния попятилась, ее затошнило, так что пришлось метнуться к раковине. Однако она поскользнулась на кафельном полу и, как полная дура, шлепнулась прямо в кабинке, отбив бок о косяк двери. Если бы кто-то вошел сейчас в туалет, он увидел бы очень подозрительную картину.
Осознав эту мысль, Агния со стоном попыталась подняться. Когда падала, она задела Анатолия, тело дернулось и свалилось бы на пол, если бы кабинка не была такой тесной. И Агния увидела, что из-под ноги в итальянском ботинке торчит уголок какой-то бумажки. Сама не зная, зачем, Агния потянула за уголок, и в руке у нее оказался бумажный квадратик примерно три на три сантиметра, на котором было что-то нарисовано. И тут тело Анатолия с грохотом свалилось на пол.
Агнию сразу же выдуло из кабинки. Усилием воли она заставила себя остановиться у раковины.
Несколько секунд ее сотрясали судорожные спазмы, потом она все же взяла себя в руки, выпила несколько глотков воды из-под крана. Вода показалась ей горькой, как желчь.
В следующую секунду к ней вернулась способность более-менее связно рассуждать, и она поняла, что нужно скорее, как можно скорее бежать отсюда, пока кто-нибудь не застал ее рядом с трупом Анатолия.
Рядом с трупом, да еще с окровавленными руками…
Вспомнив про кровь на руке, она принялась судорожно отмывать ее с мылом, потом взглянула на свое отражение в зеркале — и едва себя узнала: расширенные от ужаса глаза, растрепанные волосы, красные пятна на щеках…
Кое-как умывшись, Агния огляделась.
Взгляд ее снова наткнулся на широко открытые глаза Анатолия — и она наконец сообразила закрыть дверцу кабинки и бросилась к выходу. На туфли и на одежду, к счастью, кровь не попала, так что есть надежда выйти из кафе незамеченной.
И тут прямо в дверях она столкнулась с женщиной лет сорока, которая шла ей навстречу. Едва разминувшись с этой женщиной, Агния выскочила из туалета, услышав, как та пробормотала:
— Развелось наркоманов, житья от них нет!
Завершения этой гневной тирады Агния не слышала — она уже была на улице, спешила к своей машине. Никто ее не удерживал — официантка очень кстати куда-то подевалась.
Агния села за руль — но поняла, что ехать в таком состоянии нельзя: у нее тряслись руки, голова кружилась, перед глазами мелькали цветные пятна. И еще… еще перед ее глазами стояло мертвое лицо Анатолия.
Они не слишком хорошо ладили, не слишком хорошо относились друг к другу — но и злейшему врагу Агния не пожелала бы такой ужасной смерти…
Все же это очень странно: смерть Борового она восприняла гораздо спокойнее. А этого мерзавца Толика, который, в общем-то, получил по заслугам, она не то чтобы жалела, просто пришла в ужас от его убийства. Очевидно, нервы совсем расшатались, силы ее на исходе.
Она снова попыталась дышать, как учил дед, но поняла, что нет времени. Очень скоро Анатолия найдут, и тогда неплохо бы оказаться как можно дальше от этого треклятого кафе. Так, потихонечку трогаем с места, не спешим, никаких правил не нарушаем, едем домой. Закрыться на все замки, поесть чего-нибудь и спать. И по методу незабвенной Скарлетт О’Хара подумать обо всем завтра.
Хотя, что тут думать-то? Ясно, что камень пропал безвозвратно. Толик теперь ничего не расскажет. Да и не мог рассказать, потому что ничего не знал. Этот тип, убийца, обрезал все концы так, на всякий случай.
Агния открыла дверь, вошла в квартиру, захлопнула дверь за собой — и с ней случилось то обыкновенное чудо, которое случалось каждый раз, с той же блаженной неизбежностью, с какой солнце каждое утро поднимается на востоке.
Квартира встретила ее, как старый преданный друг, — и все неприятности, все треволнения внешнего, враждебного мира остались за порогом. Эта квартира была не просто ее жильем, жилплощадью, каким-то количеством квадратных метров — она была ее другом, живым существом, самой надежной защитой. В этой квартире все еще жила душа ее деда — самого близкого, самого дорогого человека.
Душа деда жила в каждой картине, в каждом шедевре, украшавшем стены прихожей или кабинета — и в цветной японской гравюре укиё-э, принадлежащей руке самого Хокусая, изображающей осенний сад под дождем, и в средневековой карте Европы, выполненной в технике литографии, в карте, на которой названия стран были так непохожи на современные, а очертания и размеры не соответствовали привычным, и в чудесной китайской картине на шелке, изображавшей тигра, пробирающегося сквозь тростники.
Душа деда жила в каждой книге, стоящей на полке старинного шкафа красного дерева, в каждой безделушке на его письменном столе, и в простых, бытовых вещах, которых он касался, — в медной турецкой джезве, в которой дед варил замечательный кофе по-восточному, пока ему не запретил врач…
Агния облегченно вздохнула.
Поговорка «мой дом — моя крепость» как нельзя больше соответствовала ее квартире, и здесь, за стенами этой трехкомнатной крепости, все кошмарные события последних дней показались ей не такими важными и ужасными, как прежде.