И о Простаковье думалось, и о загадке снимка, и о кровопролитной тренировке… в общем, обо всем подряд и ни о чем по существу. Бились мысли в голове, мучительно и неудержимо.

Переплет перед уходом проверил почтовый ящик и положил на стол в гостиной, кроме обычной повседневной корреспонденции, новый номер «Маготехники — юности». Увидев его, Сударый попытался развеяться чтением.

Не помогло, хотя номер был очень интересный. Рядом со злободневными, но скучноватыми из-за принципиальной неразрешимости проблемами отечественного големостроения рассматривались вопросы теоретической науки, история магии соседствовала со смелыми гипотезами и рассказами о технических новинках.

В другое время Сударый с удовольствием прочел бы дискуссию о преимуществах и недостатках рунописи в управлении маготехникой — хотя бы потому, что в рунах разбирался весьма слабо, а спор сопровождался комментариями редакционных специалистов, что делало понятным такие его формулировки, как, например: «Коли уж мы определяем маготехнику как набор автоматизированных функциональных конфигураций магиостазиса и магодинамики, экзистенциальная симметрия рунескрипта, опирающаяся на принцип конечности элементов, хотя, по справедливому замечанию оппонента, и сужает число оперативных решений внутри системы, все же гораздо более соответствует принципам автоматизации и полностью отвечает требованиям современной маготехники, стремящейся к сокращению внешних оперативных воздействий».

Автор комментариев, расшифровав основные термины, не удержался от личного замечания: «Автоматизация, конечно, дело приятное, и нельзя не согласиться с тем, что ткнуть пальцем в изображение руны существенно проще, чем произносить активирующее заклинание; собственно, для этого вовсе не обязательно знать, что и как будут делать магические токи, пробужденные пальцем пользователя. Но ведь это означает в перспективе отмену всякого знания как необходимого условия жизни! Если знание станет обязательством (а впоследствии и прерогативой) узкого круга специалистов, производящих маготехнику, рядовым разумным останется превратиться в ограниченных потребителей, ведущих полурастительное существование и знающих только, в какие руны нужно тыкать, чтобы удовлетворить свои запросы, которые будут неизбежно (по самой природе вещей, наконец, в соответствии с третьим законом магодинамики) сужаться, так что расширять список запросов придется искусственно — в чем только и будут заинтересованы производители маготехники. Все это настолько очевидно, что продолжение дискуссии вызывает недоумение: о чем спорим, господа? Оставьте рунескрипты тем, кто в силу профессии нуждается в наиболее эффективной магии, а для широкой общественности лучше изобретите новые способы преподавания наук».

Весьма любопытна была статья об открытии точек преломления в замкнутых магических полях; заслуживал внимания очерк о театре фантомов — очередной попытке создать новый синтетический вид искусства. Спорно и неожиданно, но со вкусом была написана статья о возможном влиянии предполагаемых жителей Сатурна на астрологическое значение этой планеты: автор предлагал новый взгляд на давнюю проблему предсказателей и объяснял неточности гороскопов непроизвольным воздействием суммы сновидений гипотетических сатурниан.

Однако ничто не увлекло Сударого. Обычно он с особым интересом читал статьи исторической серии, но сегодня только скользнул взглядом по статье о знаменитом чародее-аферисте Жуликомо Козоностро в «Галерее типов» и пробежался по рассказу о капсюльных ружьях в «Оружейном музее МЮ».

На последних страницах выпуска помещался графический роман с продолжением «Дон Картерио на планете Сумбар» за авторством Эдгарайса Берувозова — чтиво, интеллектуальных усилий решительно не требующее, в научном плане не просто бесполезное, а чуть ли не вредное, но привлекающее буйным полетом фантазии. На нем Сударый задержался, просматривая яркие оптографические иллюстрации и с улыбкой вспоминая свое детское увлечение подобной литературой.

Однако образы героев, непрерывно бьющихся на мечах за жизнь и честь сумбарской принцессы, не могли не напомнить о дуэли и конечно же очень быстро ввергли Сударого в пучину бесплодных размышлений, откуда вырвал его лишь звон колокольчика у входной двери. Сунув очки-духовиды в карман и держа журнал под мышкой, Непеняй Зазеркальевич поспешно спустился вниз.

На крыльце стоял полный мужчина представительного вида с аккуратно подстриженными бакенбардами и как будто с ленцой легонько постукивал тростью по перилам.

— Немудрящев, — представился он, приподняв шляпу. — Добрый вечер.

Отец Простаковьи, из-за портрета которой разгорелся сыр-бор! Наконец хоть что-то прояснится. Непеняй Зазеркальевич отвесил легкий поклон и сказал, рассудив, что представляться не имеет смысла:

— Добро пожаловать, Добролюб Неслухович.

Однако гость, вместо того чтобы прояснять, принялся дедуктировать, причем весьма, на сторонний взгляд, путано.

— Итак, вы не удивлены моим визитом, — начал господин Немудрящев, входя в приемную и пристально осматриваясь, точно ожидая увидеть нечто необычайное; не увидев, ничуть не успокоился, а, кажется, разволновался еще больше и сосредоточил пронизывающий взгляд на Сударом. — Вы знаете, с кем имеете дело, а стало быть, полностью сознаете все возможные последствия. Признаюсь, я ждал вас в течение дня. Однако понимаю: сделать первый шаг всегда трудно. Поэтому я здесь. Рассказывайте.

— Простите, я не вполне вас понимаю…

— Я все знаю, — со значением заявил Немудрящев.

Сударый приподнял брови, ожидая продолжения — но с тем же выражением глядел на него и гость; получилась пауза.

— Вы знаете что? — не совсем грамотно осведомился сбитый с толку оптограф.

— Все, — повторил Немудрящев. — И про дуэль, и про незаконные чары. Жду ваших объяснений.

— Позвольте, но если вы, как уверяете, знаете все, то это я жду хоть каких-нибудь объяснений! — воскликнул Сударый.

Предводитель губернской службы магического надзора сокрушенно вздохнул и повертел в пальцах трость — брызнули искры света на серебряном набалдашнике.

— Что ж, если угодно, я объясню, — недовольно промолвил он. — Буду предельно откровенен. Я не все одобряю в Залетае Высоковиче, но вовсе не хочу, чтобы мой будущий зять оказался на каторге.

— Так уж непременно на каторге? — спросил Сударый.

— Естественно. Залетай не хвастлив, поэтому в Спросонске мало кто знает, что он искусный фехтовальщик, чемпион университета. Одинаково хорошо владеет и рапирой, и саблей. Конечно, несмотря на широкую огласку, можно было бы попытаться провести дуэль тайно, но это едва ли возможно. А главное — почему должны пострадать вы? Безусловно, моя забота о вас несколько эгоистична: не желаю, чтобы моя дочь мучилась осознанием того, что выходит замуж за убийцу… разумеется, если Залетаю Высоковичу вообще удастся остаться на свободе. Но, так или иначе, мой визит — действительно проявление заботы о вас, господин оптограф.

Прямой взгляд Немудрящева ни на секунду не давал усомниться в искренности этого господина, вот только он никак не мог или не желал понять той простой истины, что Сударый не имеет представления о причинах вызова. У Добролюба Неслуховича была своя теория.