надежде, что ты – их второе я. И быстро понимают, что вновь ошиблись. Гаснут вмиг, оставляя тебе свою жалость. Но ты уже поднялся в рай. И вот бродишь ты по раю, а счастья нет. Когда-нибудь и тебя кто-то будет любить так же. Но ответишь ли ты? Не знаю… А мысли о Захаре оставь. Не он твоя судьба». Я тогда за последнюю фразу разозлилась на отца страшно…

– Ляна, нужно ехать. Ты как, сможешь за руль? Или отвезти? Машину можно и здесь оставить. – Сотник подал мне руку, помогая встать со ступеньки.

– Все в порядке, доберусь сама.

Прежде чем сесть в машину, я осмотрелась. Тревога, возникшая вдруг, была столь острой, что пришлось сделать глубокий вдох, чтобы унять часто забившееся сердце. Какая-то птица кричала пронзительно тонким голосом, напоминая рыдания профессиональной плакальщицы на похоронах. Вдруг совсем рядом ухнул филин, обрывая ее стенания, и наступила тишина. Я отчетливо «услышала» всплеск воды от погружения в нее весел. Лодка с человеком в плащ-палатке «проплыла» перед моим мысленным взором и словно растаяла в ночной мутной темени. Теперь мне слышна была лишь песня, которую тихо «напевал» лодочник. Это был известный романс «Не для меня…».

Я ничего не сказала Сотнику, торопливо сев за руль, пока майор не заметил моего волнения. Но я была уверена, что человек в лодке так же реален, как и мы с моим собеседником. И он, возможно, был сегодня на территории дач, вполне вероятно, что и в моем доме. Я бы даже смело приписала ему убийство деда, если бы того действительно убили. Убили… или довели до приступа, его убившего? Если этот исполнитель романса встречался с Егором Романовичем, между ними могла возникнуть ссора… Черт, ну почему я не могу до сих пор «открыть» старика? Даже мертвый он непробиваем. Единственная картинка, что я смогла «увидеть», – как он берет фотографию из альбома и прячет в карман. И кого-то окликает… того, кто потом в лодке уплыл, доведя старика до инфаркта? И еще и поколотив изрядно? Холодок, резво пробежавший по позвоночнику, был подтверждением моих догадок – так было всегда, когда я оказывалась права.

Машина Сотника так и плелась за мной по трассе – я по темноте ездить с нормальной скоростью боялась, даже в очках плохо видя дорогу. Впрочем, при наступлении сумерек я так же неуверенно передвигалась и по земле: официально диагноз «никтолопия», в простонародье «куриная слепота», был поставлен мне не так давно, но при слабом освещении я видела плохо с раннего детства.

Сотник сопроводил меня до моста через Татьянку, там развернулся и, помигав прощально фарами, уехал. А я вдруг пожалела, что вот так, сразу, оттолкнула его от себя.

Круглосуточный супермаркет на въезде в город приветливо встретил меня ярко освещенными витринами, но я, вовремя вспомнив, что на заднем сиденье так и остались лежать пакеты с продуктами, даже не притормозила. Въехав во двор, я заметила, что окна кухни и комнат темные. Понадеявшись, что Тальников не заснул, а ждет меня, я, слегка постучав по стеклу кухонного окна, открыла дверь магнитным ключом, дубликат которого хранила в бардачке машины.

Нажать кнопку звонка не успела – по ту сторону двери раздалось громкое «блин»: Захар заперся на все замки, долго возился, открывая и ругаясь при этом. Наконец, справившись с последним препятствием – цепочкой, он открыл мне дверь.

– Ты почему не звонила?! Я уже подумал, арестовали, что ли! А куда бежать, если что? Какое отделение или район? – засыпал он вопросами, буквально втаскивая меня в квартиру и захлопывая за моей спиной дверь.

– Пакеты отнеси на кухню, – спокойно сказала я, понимая, что не так уж сильно он волнуется, как хочет показать.

– Какие пакеты… А… Ну, конечно, давай. Тут кто-то на телефон названивал, – кивнул он на раритетный телефонный аппарат, висящий на стене. – Я даже оторопел – подключен! Но отвечать не стал. Мало ли…

На городской номер настойчиво мог звонить один человек – Тата. Она же в свое время настояла, чтобы я не отказывалась от этой услуги связи, она же раздобыла где-то на блошином рынке это черное чудовище с диском для набора цифр. Не услышать по-стариковски хриплый, с прорывающейся периодически молодецкой трелью звук зуммера было невозможно.

– Это Тата, ты ее должен помнить. Одноклассница твоего отца и моей мамы. Гинеколог. Она сейчас в больнице, выписывают послезавтра, не забыть бы забрать ее, – проговорила я машинально.

– Смутно что-то припоминаю. Да не суть. Стоп! А куда выписывают? Ты-то при чем?

– Тата живет со мной, Захар. Уже двенадцать лет.

– Ну, понятно… Короче, деться мне теперь некуда. Ладно, свалю к своим в Анапу.

– Тальников, ты о ком-то, кроме себя, думать можешь? Жанна мертва, тебе неинтересно, кто ее убил? Ты уверен, что ты?

– А ты пошамань – и узнаешь! – неожиданно зло огрызнулся Захар. – Я или не я, Фандо разбираться не станет. Теща скомандует «фас» – она в последнее время со мной на «будьте любезны» общается, давно догадалась, что мы с Жанкой на грани развода. Конечно, я виноват у нее! Денег моих Жанке не хватает, никуда вместе не ездим, с внуками не сподобились. Хотя на кой они ей?

– Она не знает, что Жанна пьет?

– Нет вроде. Или вид делает. При ней Жанка держится, я заметил. Были на той неделе на фазенде Жоры, пару бокалов вина выпила, а дома коньяком догналась. Чушь какую-то нести начала: типа, Жора с матерью мутит не по своему желанию, знает та о нем что-то такое, за что его закрыть надолго могут. Вот и таскает ее господин Фандо по всем тусовкам, и ни в чем ей отказа нет. Я, правда, и сам понять не могу, что Жора мог найти в этой пустоголовой тетке! У Гелы образование – четыре класса церковно-приходской школы и танцевальный кружок при сельском клубе. Отец Жанки, Каверин, ее на конкурсе красоты нашел. Влюбился с ходу – и сразу под венец. Жанка у них в тот же год родилась. Недоношенная. Оно понятно – Геле тогда только шестнадцать исполнилось.

Я усмехнулась – от Таты знала, что все в порядке со сроками родов было. Тата, тогда молодая практикантка, наблюдала процесс воочию. Жанна родилась с небольшим весом, поэтому обмануть Каверина