– Заткнись, дура, – шикнул женский голос возле уха. – Незачем так орать.

– Кто вы? Что я здесь делаю? Где я? – вопросы так и лились изо рта Терезы.

Ответом ей были рыдания. Причём, судя по звукам вокруг, плакала не одна, а несколько девушек, стоящие совсем рядом. Они подвывали, скулили… Рыдания становились громче.

– Хватит! – послышалось громкое шипение. – Вы что, забыли? Он скоро придёт.

Плач моментально умолк – словно по команде.

– Где я? – обхватив ладонями обнажённые плечи, повторила Тереза уже на кечуа.

– Ce este casa el Diablo[7], – грустно ответил ей тот самый женский голос.

Эта новость ничуть не утешила Терезу, но тем не менее подтвердила догадки. Она в кромешной темноте, совершенно голая, в каменном «мешке», стиснута, как сардина в банке, семью-восемью другими женщинами. Учитывая, что её неизвестно когда схватили на улице, усыпили тряпкой с эфиром и под покровом ночи доставили сюда, это может означать только одно: и она, и эти девушки – составные части будущих кукол Художника… Интересно, что отрежут у неё? Голову или ноги? Запах в тёмном пространстве стоял отвратительный. Судя по всему, девушек держат здесь целыми днями и никуда не выводят. Застоявшаяся моча, испражнения и… кровь. Вонь сырой крови.

– Тогда какая разница, кричать или нет? – на удивление спокойно сказала Тереза. – Он обязательно всех нас убьёт… Если вы не знаете – это Художник, он разрезает трупы и мастерит из нескольких одну скульптуру. Понятно? Берёт от разных девиц ноги, руки, голову, груди и сшивает свой вариант. Нам здесь не выжить, а если будем вопить, может, кто-нибудь на улице да услышит. Разве случится что-то хуже того, что задумал Художник?

Из темноты неожиданно прозвучал каркающий смех.

– Сеньорита, матерь божья, – какая ты умная, – издевательски сказала та, которая заговорила с ней первой. – Подумать только, не будь тебя, что бы мы здесь делали? А ты пришла и, благодарение святой Троице, разложила всё по полочкам. Но вообще-то мы сидим здесь давно. Я – целых три недели, и моя очередь так и не подошла. Догадаешься почему? Веду себя тише воды ниже травы, ибо не собираюсь сдохнуть в этой вонючей дыре. И может быть, дождусь, пока мерзавца поймают. Меня впихнули в яму вместе ещё с одной девкой. Она ни минуты не сидела спокойно – визжала, молила о помощи три часа подряд, остальные чуть не оглохли. Ну, он пришёл, забрал её, вскоре она заорала ещё громче, а потом затихла. Урод явился снова и бросил вниз нечто мокрое и скользкое… Угадай, красотка, что именно? ОН СОДРАЛ С ЭТОЙ ДУРЫ КОЖУ.

– Куда вы её дели? – заикнулась Тереза и тут же пожалела о своём любопытстве.

– А ты как думаешь?

По спине девушки пробежали ледяные мурашки… О Иисус, с кем она сидит!

– Я…

– И вот только не надо нас осуждать. Не вздумай, ясно? Он нас не кормит всё это время, вообще не даёт еду. Спускает на верёвке ведро с водой раз в сутки, и мы лакаем, словно собаки. Да мы и есть собаки, матерь божья… Что осталось в нас людского?

Девушка навзрыд заплакала, а Тереза с трудом старалась унять дрожь во всём теле. Да, не слишком радужные перспективы. Если избежишь кинжала маньяка, то вполне могут сожрать обезумевшие от голода соседки по яме. Они уже попробовали кровь и сырое мясо… Ей и самой давно известно, до какой степени падения способен дойти человек…

Издалека послышался чеканный стук шагов.

Соседка тут же прекратила плакать, и широкая, пахнущая потом ладонь плотно закрыла рот Терезе. В помещении повисла гнетущая тишина – девушки почти перестали дышать.

Сверху ударил ослепляющий свет фонаря.

Пленницы сбились в кучу, как стадо овец. Зажмурились. Закрылись руками.

– Ну и что ты думаешь? – гулко прозвучал вопрос, отдавшись эхом от каменных стен.

– Честно говоря, я даже и не знаю, – внезапно отозвался второй голос. Первый говорил певуче, округляя гласные, второй ставил слова резко, отрывисто.

– Надо же, он не знает! – В тоне первого слышался явный сарказм. – Ну конечно, ты-то у нас гений, создатель прекрасного. А я – всего лишь скромный помощник сил зла. Угадайте с трёх раз, кого лучше отправить в провинцию скупать лепестки магнолии у вонючих крестьян? Конечно же, меня. Спасибо за доверие, добрейший сеньор.

– О, ты уже повторил это тысячу раз, – усмехнулся второй. – Но я так не считаю. Мы оба виноваты, что не озаботились цветами заранее, вот я и попросил об услуге… Извини, я же не ною, хотя мне-то пришлось до утра в одиночку разделывать туловище. Давай прекратим выяснять, чей вклад больше. Главное в другом. Мы только начали, а у нас уже появились сложности: экземпляры подбираются хуже и хуже. Ты посмотри, например, на эту! – Фонарик переместился влево. – Для сборки подойдёт исключительно верхняя часть черепа, а оставшуюся тушку опять придётся отправлять вниз или закапывать в землю? У нас и без того чересчур много отходов, мой милый.

Тереза поймала себя на мысли: эти двое наверху не считают девушек в яме за людей. Они спокойно, рассудительно говорят о том, что порежут их на куски, – так не обращаются даже с домашними животными, предназначенными на убой. Да, тех обычно жалеют, ведь у скота всегда человеческие имена, у её родителей в хлеву жили свиньи – кабан Фернандо и здоровенная хавронья Фелиция. Помнится, Тереза сама плакала, когда её любимцев зарезали к Рождеству Спасителя, а папа, не глядя ей в глаза, выходил из хлева с окровавленными по локоть руками. Здесь девушки – даже не свиньи, не существа вроде насекомых, а неодушевлённые предметы, обсуждаемые в весьма пренебрежительном тоне. Ну, словно портному в разгар работы над платьем попалась грязная ткань, и он раздражён, что сначала требуется постирушка. Они для этих людей – попросту вещи.

– Ты говоришь об отходах? – усмехнулся первый. – Но вообще-то ими занимаюсь именно я. Да-да, делаю всю грязную работу. Нахожу модели, убираю мусор, навожу чистоту. Тебя, вижу, не волнует факт: легавых подняли на ноги по всей Лиме, и отныне на каждом углу торчит полицейский, – я обязан поставлять моделей с прежней скоростью. А это по-человечески опасно, амиго. Если меня схватят, мы не доведём дело до конца. Давай рискнём поработать с тем, что есть в яме сейчас, – и без претензий, пожалуйста.

Сощурившись, Тереза изо всех сил пыталась разглядеть лицо – и не могла. Нечто за светом, в тени – страшное… Тонкие, как иголки, зубы, облизывающий вспухшие губы чёрный язык, и больше ничего. Глаз не видно, только слабые отблески от фонаря.

Дальнейшее произошло очень быстро.

В яму упала ловко брошенная верёвочная петля и обвилась вокруг шеи той самой девицы, что прожила здесь дольше всех, надеясь дождаться помощи. Жертву резко потащили вверх, она хрипела, вцепившись в удавку обеими руками. Судя по звуку, похитители повалили её на пол. Свет фонаря ушёл вбок – Тереза увидела на потолке силуэты двух людей. Оба, кажется, с длинными волосами. Один высокий, другой приземистый.