Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Крышка отворилась быстро – Иван, конечно же, не успел взобраться на плечи своему сотоварищу по несчастью. Голосок сверху раздался дребезжащий, тонкий, совсем непохожий на голос стражника. Раничев даже вздрогнул – сменили часового?
Вокруг стояла темень, хоть глаз коли, сквозь приоткрывшуюся наверху щель были видны звезды, на фоне которых выделялся черный силуэт неведомого гостя.
– Боярин батюшка напоить вас велел, водицею. – Об землю ударилась баклага. – После спущу веревочку – привяжете, как изопьете.
Веревочку он спустит… Есть тут уже одна веревочка. Интересно, где неусыпный страж бродит?
Раничев прислушался. Наверху послышались вдруг чьи-то торопливые шаги, угрожающий шепот… Ругань. Дребезжащий оправдывающийся голосок. Затем звук удара – кто-то кого-то треснул, видимо – по шее, после чего щель расширилась и в желтом свете звезд замаячили уже две тени.
– Водицы не испили еще?
– Не, не успели, – ответил Ефим, нащупывая в темноте флягу. – Не отыскали еще баклажку-то, видно, в угол закатилась, сейчас, пошаримся…
– И не ищите!
Вниз неожиданно упала лестница.
– Подымайтеся! – громким шепотом приказали сверху.
Раничев с Ефимом не заставили себя долго упрашивать – вмиг выбрались наружу… перед ними стоял небольшого роста мужик с косой бородкой… тот самый, что встретился Ивану на телеге, а потом, уже в скиту, прислуживал сыну главного старца. Интересное кино получается… И очень подозрительное. Впрочем, сейчас рассуждать было некогда.
– Идите за мной, да побыстрее, – шепнул мужичок. – За амбаром пригнитесь.
Так и сделали. Ночь стояла ясная, теплая. Пахло свежей травой, навозом, парным молоком и еще чем-то деревенским, легкий ветерок покачивал листья деревьев, черные в призрачном свете звезд. Где-то совсем рядом скворчал сверчок, мычали во хлеву коровы, а над самой церковью висел узкий золотистый месяц. Меж церковью и частоколом тянулся обширный двор, словно бы вымерший, у закрытых ворот, в башенке с луковичной крышей, маячила темная фигурка стража. Интересно, а куда тот стражник делся, любитель песен? Ладно, об этом подумать и потом можно, будет еще время… если, правда, будет.
Пригнувшись, Иван с Ефимом быстро пробежали вдоль самого частокола за своим провожатым и очутились в небольшом закутке, меж двумя амбарами, где возвышался небольшой сруб с круглым колодезным колесом.
– Полезайте. – Кособородый кивнул на сруб.
– Окстись! То ж колодец.
– Полезайте, говорю! Там, до воды не долезая – лаз, увидите… Выйдете к реке, дальше мимо болота, да в лес, к Хлябкому… там пройдете. У остальных деревень – засады. Ну, поспешайте же!
– Спасибо, – сиганув в колодец вслед за Ефимом, поблагодарил Раничев. Выяснить что-либо о неожиданном спасителе, похоже, не представлялось возможным. Ну и черт с ним…
– В Хлябком передадите поклон Онфиму, – уже в колодец громко прошептал кособородый.
– От кого поклон-то?
– От… Он знает, от кого.
– А зачем…
– После узнаете. Идите. Путь чист!
– Путь чист, – пожав плечами, повторил Иван.
Стены колодца поросли мокрым мхом, внизу, под ногами, тихо плескалась вода. А вот и лаз – не обманул кособородый – узкий, едва пролезть… Раничев не сдержался, ойкнул, зацепившись плечом, и, встав на колени, быстро пополз за Ефимом. Ползли долго, казалось – целую вечность. Ход то сужался, так что еле-еле можно было пролезть, то снова расширялся, уходя куда-то книзу. Вокруг окружала сырая промозглая тьма, настолько плотная, что можно было бы, пожалуй, ползти и с закрытыми глазами, и впереди ничего не светлело, никакого выхода, словно бы подземный ход этот вел прямо в преисподнюю! Иван испытал даже острый приступ клаустрофобии, потом успокоил себя – а выход ведь и не должен светлеть, ночь! Они выбрались из лаза внезапно. Раничев услышал вдруг, как впереди что-то зашуршало, да и сам вдруг уперся в густые колючие заросли, похожие на терновник. Собственно, наверное, это и был терновник…
Последнее усилие – и Иван блаженно повалился на черный берег реки. Рядом, ближе к реке, лежал, отдыхая, Ефим Гудок. Вот он поднял голову, осмотрелся. Прополз ближе к реке, напился:
– Вставай, Иване. Путь долгий.
– Путь чист, – откликнулся Раничев. – Так ведь говорил этот, с косой бородой.
– Никитка это, Хват, холоп Собакинский, – поднимаясь на ноги, пояснил Ефим. – Не доверяю я ему. Не доверяю… А что делать?
– Давай другой дорогой пойдем, – напившись – ой, до чего же вкусна водица! – предложил Иван.
– Так он же говорил – там везде засады!
– Так ты ж ему не доверяешь, – в тон Ефиму продолжил Раничев. Оба приглушенно рассмеялись и быстро пошли вдоль берега. Впереди, на излучине, что-то темнело.
– Дерево. – Ефим обернулся. – Видно, волной прибило.
Иван в задумчивости остановился. Посмотрел на дерево – широкое, крепкое, с корявыми густыми ветвями.
– А река-то куда течет?
– В Орду, в степи…
– Но от деревенек всех – в сторону?
– Так. Деревни-то – выше. – Ефим кивнул вверх по течению. – И Хлябкое там, и Яськино, и Обедятево. Слушай, Иване, так ты хочешь…
Ефим Гудок соображал быстро. Посмотрел на Раничева, улыбнулся одобрительно, поплевал на руки:
– Поможешь столкнуть, с плечом-то?
– Ничего, – усмехнулся Иван. – Уже и не болит совсем.
С трудом, но деревину все ж таки столкнули с мели – хорошо, вода теплая – забрались на ствол, уцепившись за ветки, кое-как уселись – ноги в воде, зато зад в сухости – поплыли.
– Надеюсь, порогов впереди нет, – вслух подумал Раничев. – Одни перекаты…
Вспомнил вдруг юность, напел тихонько:
Все перекаты да перекаты.
Послать бы их по адресу.
На это место уж нету карты,
Идем-бредем по абрису…
– Иване! – обернулся Ефим. – Ну я ж говорил, что ты скоморох, а не признаешься! Ишь, распелся… С кем в ватагах хаживал?
– Да с ребятами с факультета… – отмахнулся Иван. – Сядешь, бывало, на камень – вся байдарка в воде… Ты лучше вот что скажи, Фима, как высветлеет – что делать будем? Так и плыть, как две обезьяны? Я предлагаю – к шоссе выходить. До Угрюмова доберемся – считай, все, уцелели… Ну или до поста ГАИ хотя бы. Не знаешь, где тут пост?
– Пост? Дак пост перед Пасхой был, а сейчас уж Троица скоро.
– Шутник ты, однако, Ефим Батькович. Ладно, посветлеет, там увидим.
Так они и плыли до самого утра, и только потом, когда яркое майское солнце, вспыхнув, заиграло на вершинах тянувшихся по берегам деревьев, решительно покинули свое плавсредство, да и пора было – деревина с ходу уткнулась в камни.