Иногда, в сопровождении охранников, он выходил с территории железной дороги, чтобы закупить необходимые для работы инструменты или материалы, и каждую такую возможность использовал для установления контактов с различными людьми. Общался он с ними и по телефону. Благодаря этим контактам ему удалось достать для подпольщиков оружие. Оружие можно было тогда раздобыть в гетто; его последние обитатели встречали немцев выстрелами. Два пистолета он оставил себе, спрятав их в ящике стола инспектора Кольрауца.

Иногда они говорили с Кольрауцем об истреблении евреев, и однажды тот сказал, что когда-нибудь немецкому народу придется за это ответить.

На фоне кошмаров, творившихся в то время во Львове, отношения Визенталя с его начальниками могут показаться плодом его воображения. Однако у Визенталя не было причины придумывать историю, которая преуменьшала его страдания во время Холокоста и могла быть истолкована как коллаборационизм. Скорее у него были основания эту историю скрывать. Между тем он рассказывал ее много раз, подчеркивая, что спасся благодаря порядочным немцам. Не исключено, что именно поэтому он и пришел к выводу, что коллективной вины не существует и каждого надо судить по его делам. Он повторял это неоднократно и руководствовался этим принципом в своей повседневной работе.

Несколько человек, знавших Визенталя как до, так и во время войны, подтвердили его рассказ о работе на Восточной железной дороге. Они высоко ценили его и хвалили за смелость. Тем не менее он понимал, что эта история вызывает у людей вопросы и подчеркивал, что находился в точно таком же положении, как и другие двести пятьдесят евреев, работавших на Восточной железной дороге. По его словам, все они удостаивались более или менее нормального отношения, и объяснялось это тем, что Гюнтерт превратил мастерские в нечто вроде одинокого островка добра посреди бушевавшего вокруг моря зла и следил за тем, чтобы немецкие бригадиры и надзиратели над евреями не издевались. И действительно, отмечает Визенталь, большинство немцев на Восточной железной дороге были людьми порядочными. Однако не все. Старший инспектор Петер Арнольдс, например, был мерзавцем. По словам Визенталя, он застрелил сына рабочего-еврея Хасина.

Хасин ухаживал за лошадьми, содержавшимися на территории мастерских, и ему разрешалось ночевать в конюшне. Его жена и сын жили в гетто. Во время одной из немецких облав жену Хасина убили, и его сын остался один. Соседи по гетто сумели каким-то образом об этом сообщить Хасину, и кто-то разрешил ему перевезти мальчика из гетто в мастерские. Хасин привез его туда, спрятав в большом мешке. Днем мальчик прятался в лошадиной кормушке (чтобы ему было чем дышать, Хасин просверил в ее стенках несколько дырок) и вылезал из нее только ночью, когда немцы раходились по домам. Но в конце концов кто-то на Хасина донес, и Арнольдс вызвал эсэсовцев из Яновского. «Своими собственными глазами, – рассказывает Визенталь, – я видел, как Арнольдс с эсэсовцем вошли в конюшню, и минуты через три-четыре услышал одиночный выстрел. Когда они ушли, я пошел туда и увидел, что Хасин сидит возле трупа сына и плачет. Он сказал мне, что эсэсовец вытащил мальчика из кормушки, велел отвернуться и выстрелил, а потом бросил труп на кучу навоза и приказал Хасину накрыть его лошадиной попоной».

Среди строительных фирм, работавших на территории железной дороги, была одна фирма из Люблина. Визенталь полагал, что ее директор был связан с польским подпольем. Так это или нет, но директор (его фамилия была Рожанский) увез Цилю с собой и зарегистрировал как свою сестру. У Рожанских был сын, и Циля работала у них няней. В документах она значилась как «Ирена Ковальская». На еврейку она похожа не была, но на каком-то этапе скрываться больше не могла и каким-то образом сумела вернуться во Львов. Там она пришла к железнодорожным мастерским и поговорила с мужем через забор. С помощью одного из подпольщиков (которые были перед ним в долгу за то, что он достал для них оружие) он нашел для Цили убежище в Варшаве. В течение какого-то времени он еще получал от нее письма, но затем связь между ними прервалась. После войны люди, знавшие Визенталей по Восточной железной дороге, подтвердили, что Циля сбежала именно так.

Во второй половине 1943 года, когда евреев во Львове оставалось уже немного, немцы начали переселять в Яновский даже тех евреев, которые работали на гражданских предприятиях города, включая Восточную железную дорогу. Был среди них и Визенталь. При этом заключенные Яновского продолжали работать в железнодорожных мастерских. Утром их туда отводили, а вечером приводили обратно, после чего заставляли заниматься «спортом» – по многу часов стоять на плацу, приседать, отжиматься, прыгать, бегать – и при этом ужасно избивали. Их снова и снова переписывали, сортировали, делили на группы, пересчитывали, после чего многих из них отводили в район «Песков» и расстреливали.

В конце сентября 1943 года Кольрауц сказал Визенталю, что пора бежать. «Беги отсюда, – сказал он, – беги отсюда». Визенталь решил совершить побег с товарищем по работе Артуром Шейманом, женатым на украинке. До войны Шейман был одним из руководителей известного цирка.

К бегству они готовились тщательно. Однажды Кольрауц разрешил им сходить в город, чтобы купить инструменты. Сопровождать их он поручил охраннику-украинцу. Они вошли в один из домов. Охранник, которому Визенталь дал сигарет, ждал их на улице. В доме был черный ход. Они вышли через него и поехали на трамвае к сотруднику одной из строительных фирм Роману Ущьенскому. С Ущьенским они договорились заранее, и он их уже ждал. Ради них он рисковал жизнью. «Он сделал это потому, что ненавидел немцев», – написал Визенталь более сорока лет спустя, и благодаря его рекомендации Ущьенский получил звание «праведника мира», которым (вместе с денежным пособием) мемориал «Яд-Вашем» от имени Государства Израиль награждает людей, спасавших евреев в эпоху Холокоста.

У Ущьенского Визенталь и Шейман провели несколько часов, а вечером за ними пришла одна из работавших на Восточной железной дороге уборщиц и отвела в деревню, где жили ее родители. Те спрятали беглецов на чердаке, и какое-то время они сидели там вдвоем, но потом пришла жена Шеймана и забрала его с собой. Через несколько недель деревню окружили и стали прочесывать украинские солдаты, но Визенталю удалось убежать. Какое-то время он прятался в доме у Шеймана, а затем его судьба переплелась с судьбой еврейской женщины, которой пришлось долго скитаться с места на место и менять имена. В конце концов она оказалась в Израиле, где и прожила всю оставшуюся жизнь.

Паулина Буш была замужем за бухгалтером по имени Макс; их трехлетнюю дочь звали Бася. Сестра Паулины, Лола, была до войны популярной портнихой. Когда началась война, они перебрались в город Ходоров. Директор тамошнего сахарного завода пожалел их и дал им кров над головой, а его жена стала заказывать у Лолы наряды.

На том же заводе работал Ицхак Штернберг, живший со своей семьей неподалеку. Ему было тогда двадцать лет. Его брата немцы убили, а мать забрали, но ему самому удалось сбежать во Львов, где он назвался Олеком и с помощью фальшивых документов скрыл, что он еврей. Хозяин квартиры, которую Штернберг арендовал, был поляком и работал на Восточной железной дороге. Он познакомил Штернберга с Визенталем, и тот устроил его на работу в мастерские, чем спас ему жизнь.