не пыльная, а потом будет повышение. Он женится на Тамаре и уедет в Союз, вернее, в то, что от него осталось…

Однако между ртом и чашей бывает масса неожиданностей, кажется, так говорят англичане. Неожиданности и случайности правят миром. На первый взгляд. Если же приглядеться повнимательнее, можно обнаружить и в них массу логичного, закономерного и даже полезного, если бы могли это сделать. Но, увы… Мы неспособны. Мы слабы и немощны. Мы податливы к искушениям. Мы выбираем всегда не то… Мы не умеем терпеть… И не желаем. Кто может изменить нас, пусть не всех, к лучшему? Или что? Сама жизнь. Ее неожиданности и случайности.

Германия, Вюнсдорф, 11 июня 1994 г. Группа войск Западного направления Варшавского договора. Военный городок. Кабинет генерала Платонова Алексея Ивановича. Входит полковник Дегтяренко.

— Приветствую! Садись, полковник. Давай по коньячку.

— Здрастуйте, радий вас бачити, як у нас кажуть. Не відмовлюся.

— Не забыл еще украинский?

— Нет, конечно. Только я там сто лет не был. Думаю, скоро съезжу.

— Създишь, съездишь. Это точно. Осенью уже 5 лет будет, как все это заварилось. А так ведь хорошо было. И — на тебе. Стену разрушили, все слили, и нас вон. Завтра мы еще им парад устраиваем. Цирк, просто цирк.

— Да, уж. Сколько добра оставляем!

— Сейчас я тебе точно скажу, погоди, очки одену и зачитаю… Вот… 36290 зданий и сооружений в 777 военных городках. И все это — на наши денежки построено!

— Да, что говорить! І боляче, і гірко…

— Наши-то оценили стоимость компенсации за это имущество более, чем в 7 миллиардов зеленых. А получим — мизер!

— Да…

— Давай, Вася, выпьем. Просто. Без тостов. Тошно мне. Чувствую, добром это не кончится.

Генерал поморщился, держась за область сердца, разлил коньяк в стопки и порезал лимон.

— Закусывай лимоном. Дезинтоксикант. Так наш военный токсилог говорил. Умный был, зараза, жаль только спился. Этанола немерено давали. Помер от цирроза печени.

— Тут любой сопьется. Особенно после 89-го. Всех моих бывших расформировали. Вывезли, вытолкали за штат и на пенсию. Такие кадры теряем!

— Да… Вот мы и дожились. Эх! Ну, не будем отчаиваться. Как твоя Томка, оправилась?

— Да, уже лучше.

— Ты прости меня за Томку.

— Служба — она есть служба. Юру, вот, жалко. Могли бы стать парой прекрасной…

— Не говори. Не могу об этом. Сломалось во мне что-то после этого случая. Ну, хоть Томка выжила. Я ведь ее от всех этих прихвостней серых защитил. Если б ты только знал, что тут было!

— Догадывался.

— Молодчина она у тебя, с такой травмой смогла вернуться. И к награде приставил, ну ты знаешь.

— И с инвалидностью помог… Спасибо. Я знаю. Я вам очень благодарен.

— Юрку не нужно было посылать. Зеленый был. А я, старый дурак, решил, что операция плевая… Кабы знать, что так все пойдет. Я бы и не отправил их.

— Да… Такая вот, она жизнь.

— Если бы не этот беспредел! Все разрушили, все! Самое ужасное, что разведка тоже им, видите ли, не нужна! Забыли, что предупрежден — значит, вооружен. Глупцы, просто глупцы! Всю мою сеть осведомителей — под корень. А мне — приказ в зубы. Хочешь — не хочешь исполнять должен. Подготовил я завершающую операцию. А тут моего главного — Санька Морозова грохнули. И девчонку его тоже. Вот дела! Что там у них вышло — не знаю. Я из последних сил старался — чуть коту под хвост вся операция не загремела. Вот и пришлось молодежь посылать. Ладно, давай еще по одной.

— Давай!

— Ты, Дегтяренко, мужик правильный. Никогда никого не подставлял, не доносил, в кулуарах не шептался. Словом, надежный. Поэтому, да еще за хорошую службу, хочу подарить тебе вот эту серебряную Лорелею. Она у меня тут уже давно. Так сказать, в память о Германии. Я даже помню Гете:

«Пловец и лодочка, знаю,

Погибнут средь зыбей;

И всякий так погибает

От песни Лорелей».

Генерал показал на стоящую на столе серебряную скульптуру прекрасной девушки, сидящей на скале с гребнем в руке.

— Хотя немцы говорят «Лореляй», но это перевод Блока, кажется… Забирай. Хоть что-то останется на память от Германии.

— Дорогая, наверное! — полковник Дегтяренко взял ее в руки. — И тяжелая! Может, не стоит…

— Бери! Это приказ. Поставь дома и никому не отдавай. Ни за какие деньги. И прости меня за Томку.

— Да, все нормально. Уже хорошо ходит. Она у меня вообще-то прочная. 8 лет плаваньем занималась, 5 лет — стрельбой. Серега — тот ей и в подметки не годится! Медицинский бросил, в бизнес решил поиграть… А год назад влетел в «Камаз» на «Жигулях». Жену угробил. Слава Богу, хоть внучка уцелела!

Они помолчали и выпили еще по одной.

— Все образуется. Давай, Василь Яковлич, будем прощаться. Я еще тут месячишко-другой побуду, а ты мотай домой, на Родину, к детям. Отдохнешь от всего, потом, глядишь и на Украину съездишь. Что-то тут неспокойно стало… Вот билеты. Я все заранее заказал. Похозяйничал тут немного без тебя. И вещи твои уже в машине. Никуда не заходи. Сразу же в аэропорт.

— К чему такая спешка?

— Надо, Вася. Не могу тебе все рассказать. Вот выберусь из этого хаоса, я к тебе в гости приеду. Адрес твой знаю. Говорил ты, квартира у вас большая, на Волгу выходит…

— Да. Квартира мне от тестя досталась. Он был замом в обкоме… Хорошая квартира.

— Вот и отдохну у тебя. Рыбу ловить будем. Из Волги.

— Селедка в июне хороша! Приїжджайте, звичайно. Мы и на Украину можем съездить вместе, к старикам моим.

— Можем, можем… Ты поезжай. И прости уж меня.

Генерал обнял полковника и долго тряс его руку. Полковнику показалось, что в его глазах стояли слезы.

Василий Яковлевич Дегтяренко вышел из кабинета с тяжелым свертком, но с легкой душой. Коньяк начинал действовать, и,