Из Зала ассамблей доносился неясный разноголосый гул. Отдельных слов было не различить, слышались только взрывы смеха да перекличка голосов. Потом зазвучала музыка, голоса смолкли, их сменил громкий топот множества ног по деревянным полам.

Джеймс накрыл лошадей попонами. На той стороне улицы возницы распевали песенку – красивая мелодия, а слова похабные. Двое-трое, вскочив с мест, принялись неуклюже отплясывать джигу.

Кобыла ударила копытом по камням. Он потрепал ее по шее.

Поразительно, до чего спокойное местечко этот Лонгборн. Его появление всколыхнуло здешнюю тишь, точно брошенный камень, от которого по воде расходятся круги. Джеймс это чувствовал, замечал, как на него поглядывают Сара, и миссис Хилл, и девчушка. Но круги мало-помалу улеглись, а сам он к тому времени уже достиг дна и залег, словно всегда тут и был. Время теперь плыло над ним, мимо него, все плотнее прибивая его к этому месту, и он приноравливался к здешней жизни, становясь ее частью.

Вот только Сара… По ее ясным серым глазам заметно, что она непрерывно размышляет. Буравит Джеймса испытующим взглядом, нацеливается на него, как на спущенную петлю, что возникла случайно, а теперь мешается, да еще и умоляет ее не трогать.

Шум заставил его вздрогнуть. Один из возниц, покачнувшись, чуть не упал и толкнул другого. Началась перебранка, выкрики, смешки. Джеймс подышал на окоченевшие руки и отвернулся.

Прежде, в былые годы, ему приходилось куда острее ощущать напряжение жизни. Тогда обстоятельства заставляли постоянно быть настороже, держать ухо востро и просчитывать все на три шага вперед. Но этим вечером, сидя на козлах возвращающейся из Меритона коляски и подставляя лицо свежему ветру, он поглядывал на висящую низко над горизонтом полную луну, прислушивался к печальному свисту кроншнепа в полях и радовался, что можно не думать об осторожности, а просто жить.

Когда экипаж проехал по аллее, лошади сами остановились у парадного крыльца, и сонная Сара со свечой отворила двери и впустила дам, Джеймс почувствовал, что все это, непонятно почему, взяло его за душу. Может, так подействовали на него теплый свет свечи после долгой дороги под холодным лунным сиянием, или нежное девичье лицо, хмурое со сна, или барышни, которые поеживались от ночной свежести и переговаривались совсем тихо, чтобы не потревожить отца. Все это было полно такой простоты и определенности, что невольно казалось, будто таков и есть мир, таким он был всегда и пребудет вовеки.

Сара, подав семейству чай, отправилась спать. По стенам плясали тени от ее свечи. Чашки и тарелки можно будет перемыть утром. Хотя, подумала она, сейчас и так уже почти утро. Она вызвалась сидеть допоздна, чтобы Полли и мистер с миссис Хилл смогли выспаться. Не дело, если назавтра все они будут ползать как сонные мухи. А еще ночное бдение давало Саре возможность почитать в одиночестве, она торопливо поглощала очередной роман, невольно чувствуя себя виноватой. Книга оказалась первой частью двухтомного сочинения, притом не вполне благонравной, даром что дала ее Элизабет. Все эти посягательства на честь юной девушки, все эти обмороки – от одной мысли о том, что ее могут попросить почитать это вслух, Сару бросало в жар. «Памела», надо полагать, была предназначена для приватного изучения.

Имелась, впрочем, и еще одна причина, по которой она вызвалась бодрствовать допоздна. Ей хотелось самой убедиться, что Джеймс вернется. Она все равно пролежала бы без сна добрую половину ночи, ожидая, когда захрустит под колесами коляски гравий, когда скрипнет, отворяясь, дверь. Что бы там ни думали другие, она отлично знала: Джеймс – человек ненадежный, бродяга, перекати-поле. И, когда он внезапно исчезнет, так же неожиданно, как появился, ей хотелось обнаружить это первой.

Полли спала как убитая и шумно дышала во сне. Сквозь неплотно сомкнутые веки виднелись узенькие полоски белков. Сара задула свечу и улеглась рядом с ней, дрожа от холода и придерживаясь за острый край кровати, чтобы не упасть. Она лежала впотьмах с открытыми глазами. Какая, собственно, разница, вернется он или сбежит? Ей-то что до этого?

Джеймс тоже не спал, лежа на боку и глядя перед собой в темноту. Со старой болью удавалось справиться, приходилось справляться, хотя и невозможно было избыть ее совсем. И теперь у него было к чему возвращаться, разве не так? Подушка, набитый сеном тюфяк, плед. Четыре стены и пол. Крыша над головой. В холодном ночном воздухе его дыхание превращалось в облачка пара. Есть ради чего возвращаться домой.

Не могла уснуть и миссис Хилл. Она лежала, глядя на холодные звезды в небесах, а мистер Хилл храпел, и его открытый рот зиял, как могила. Где ни окажешься в этом мире, думала она, всегда над тобой будет звездное небо. Где бы ты ни был, Бог всегда смотрит на тебя, Он заглядывает тебе прямо в сердце.

Полк милиции[5] шел по городу, рядовые в пешем строю, офицеры верхом. Зрелище не хуже, чем в цирке, объявила миссис Беннет, пока миссис Хилл в вестибюле помогала ей снять шляпку.

– Ах, ты бы только это видела, Хилл. Офицеры в своих полковых мундирах, настоящие красавцы, и такие бравые!

Во дворе Джеймс выгрузил Саре на руки охапку покупок миссис Беннет, а сам пошел отогнать коляску. Миссис Хилл украдкой проводила его взглядом. Что-то в нем изменилось: лицо в тени от треугольной шляпы казалось усталым, он выглядел обессилевшим.

Работал он без устали, не жалея себя, с той самой минуты, как попал в имение. Все выезды теперь совершались на коляске, которой правил Джеймс. Всякий раз, как случались гости, прислуживать им должен был Джеймс. Дальние поездки, работа допоздна, бесконечная беготня целыми днями, обеды и чаепития для Лонгов и Голдингов, Бингли и Лукасов. Но, даже когда Джеймс не был на глазах у семейства и гостей, он не знал покоя: лакею следовало постоянно держать ухо востро, ожидая, что вот-вот зазвонит колокольчик. Предполагалось, что в любую минуту он должен быть наготове с дополнительной порцией джема, или горячей воды, или бутылочкой того превосходного хереса, и так до поздней ночи. Бедный парень, вероятно, еле держится на ногах.

– Что с тобой такое, Хилл? Мне кажется, ты даже и не слушаешь меня!

– Слушаю, мэм, конечно, слушаю.

Сара, прижав к груди охапку пакетов, осторожно поднималась по лестнице на крыльцо, успев краем глаза посмотреть вслед Джеймсу. Она также заметила в нем перемены. Однако усталым он ей не казался, скорее обеспокоенным. Как будто что-то терзало его изнутри, постоянно тревожа.

– Так вот, миссис Хилл, прошу взять это на заметку, потому что я уверена, что мистер Беннет нанесет визит офицерам, а потом мы должны будем пригласить их на семейный обед с двумя основными блюдами, имей в виду…

И никто по-прежнему даже слова о нем не проронит! Такого поведения Сара никак не понимала. Она протиснулась за спиной у миссис Хилл, помогавшей миссис Б. снять накидку, и пошла с покупками по коридору. Она не могла взять в толк, как же никто – ни мистер Беннет, ни даже миссис Хилл, на проницательность которой всегда можно было положиться, – не замечает ничего подозрительного в этом молодом человеке. Ей казалось странным и подозрительным уже то, что он так охотно и безропотно исполняет обязанности простого слуги в Лонгборне, а ведь имел все шансы стать кем-то повыше, или хотя бы поместье выбрать побогаче, или вообще определиться на другую работу. Да и появился он уж больно неожиданно, откуда ни возьмись, будто прятался в шкафу под лестницей. И за все прошедшие недели, что он тут провел, они ровнехонько ничего о нем так и не узнали, если не считать историй, которые он сам захотел им рассказать… Скорее всего, наврал с три короба.