Утром, когда мы завтракали, зазвонил телефон. Любая попытка ответить превращалась почти в Олимпийские игры. Каждый старался добраться до трубки первым: во-первых, это было единственное доступное нам развлечение, а во-вторых, звонившим всегда мог оказаться потенциальный работодатель.

Актер, поднявший трубку, немного послушал, обернулся к Грейс и объявил:

– Это вас.

Раздались разочарованные вздохи. Каждый жилец надеялся на удачу. Телефон мог стать дорогой к будущему.

Я купил путеводитель по Лос-Анджелесу и, поскольку «Коламбиа пикчерз» оказалась всего ближе к пансиону Грейс, решил начать оттуда. Студия располагалась к Гауэр-стрит недалеко от бульвара Сансет. И ворот там не было. Я подошел к дверям. За письменным столом сидел пожилой охранник, он что-то читал. Услышав шаги, он поднял глаза:

– Я могу чем-то помочь?

– Да, – уверенно кивнул я. – Меня зовут Сидни Шелдон. Я хочу быть сценаристом.

Охранник задумчиво помолчал.

– Вам назначено?

– Нет, но…

– В таком случае не могу вас пропустить.

– Но должен же быть кто-то, к кому я…

– Только если вам назначено, – твердо заключил он и снова принялся за чтение.

Очевидно, студиям ворота ни к чему.

Следующие две недели я методично обходил другие студии. В отличие от Нью-Йорка, Лос-Анджелес не рай для пешеходов. Но по улицам ходили трамваи с автобусами, и я скоро освоил все маршруты и расписания.

И хотя студийные здания были совершенно разными, охранники ничем не отличались один от другого. Мне даже стало казаться, что всюду сидит один и тот же человек.

Я хочу быть сценаристом.

Вам назначено?

Нет, но…

В таком случае не могу вас пропустить.

Казалось, что Голливуд – это ресторан, а я – умирающий от голода, стоящий у его окна, потому что двери закрыты.

Небольшой запас денег подходил к концу, но, что еще хуже, времени тоже почти не оставалось.

Я либо путешествовал от студии к студии, либо сидел у себя в комнате, печатая истории на старой, заслуженной портативной машинке.

Однажды утром Грейси пришлось сделать не слишком приятное объявление:

– Мне очень жаль, но больше никаких завтраков.

Никто не спросил почему. Многие жильцы задерживали плату, и Грейси просто не на что было их кормить.

На следующий день я проснулся голодным и вконец обнищавшим. Попытался поработать над очередным сценарием, но не смог сосредоточиться: слишком хотелось есть. Наконец пришлось сдаться. Я пошел на кухню, где Грейси чистила плиту.

– Что вам, Сидни? – спросила она, оборачиваясь.

– Грейси… – прошептал я, заикаясь. – Я знаю правило насчет… насчет завтрака, но… понимаете, нельзя ли мне чего-нибудь перекусить? Я уверен, что через несколько дней…

Грейси нахмурилась и резко бросила:

– Почему бы вам не вернуться к себе?

Я был уничтожен. Побрел в свою комнату и уселся за машинку, раздавленный и униженный. Как я мог поставить в такое ужасное положение нас обоих?

Попытался вернуться к сценарию. Бесполезно. Я мог думать только о том, как голоден, несчастен и жалок.

Минут через пятнадцать в дверь постучали. На пороге оказалась Грейси с подносом, на котором стояли большой стакан апельсинового сока, дымящийся кофейник и тарелка с беконом и яйцами, накрытая тостом.

– Ешьте, пока не остыло, – сказала она.

Вкуснее я ничего в жизни не ел. И уж конечно, запомнил этот завтрак на всю жизнь.

В начале третьей недели, вернувшись в пансион после очередного зря потраченного дня, я нашел в ящике с почтой письмо от Отто. В нем лежали автобусный билет до Чикаго и записка:

«Ожидаем тебя домой на следующей неделе. С любовью, папа».

У меня осталось всего четыре дня и никаких перспектив. Боги, должно быть, смеялись надо мной.

Вечером, когда мы, по обычаю, сидели в гостиной, болтая и смеясь, один из жильцов сказал:

– Моя сестра устроилась чтецом на «МГМ».

– Чтецом? Что это такое? – удивился я.

– Чтецы есть на всех студиях, – объяснил он. – Они делают синопсисы для продюсеров, что экономит время и избавляет от необходимости читать горы всякого мусора. Если продюсеру нравится синопсис, тогда он просматривает весь сценарий. На некоторых студиях существуют большие отделы чтецов. Иногда нанимают внештатников.

Я встрепенулся. Только недавно я прочел шедевр Стейнбека «О мышах и людях» и…

Через полчаса я уже печатал синопсис книги.

К полудню следующего дня я сделал достаточно копий на взятом взаймы мимеографе, чтобы разослать самым известным студиям. Вероятно, пройдет день-другой, прежде чем копии будут доставлены, и со мной свяжутся на третий день.

Но на третий день я получил всего одно письмо от Ричарда, интересовавшегося, когда я вызову его к себе. На четвертый день пришло письмо от Натали.

Настал четверг. Билет до Чикаго был на воскресенье. Еще одна мечта умерла. Я сказал Грейси, что уезжаю в воскресенье утром. Она смотрела на меня грустными мудрыми глазами:

– Я могу чем-то помочь?

Я обнял ее:

– Вы прекрасный человек. И настоящий друг. Просто все обернулось не так, как я надеялся.

– Главное – никогда не забывать о мечтах, – напутствовала она.

Но мне пришлось забыть…

Однако рано утром в пятницу зазвонил телефон. Один из актеров подбежал, схватил трубку и осведомился бархатным баритоном:

– Что угодно? Да? Кто?

Голос его мигом изменился.

– Офис Дэвида Селзника?

В комнате стало неестественно тихо. Дэвид Селзник считался самым престижным продюсером в Голливуде. На его счету числились «Звезда родилась», «Ужин в восемь», «Сказка о двух городах», «Ребекка», «Дэвид Копперфилд» и десятки других фильмов.

– Да, он здесь, – продолжал актер. Мы буквально затаили дыхание. Кто этот «он»? – Это вас, Шелдон, – объявил актер.

Должно быть, рванувшись к телефону, я побил все рекорды пансиона по бегу.

– Алло?

– Это Сидни Шелдон? – прозвучал высокий женский голос.

Я сразу понял, что со мной говорит не сам Дэвид Селзник.

– Да.

– Это Анна, секретарь мистера Селзника. Мистер Селзник хочет иметь синопсис одного романа. Беда в том, что все наши чтецы заняты. А мистеру Селзнику синопсис нужен к шести часам сегодня вечером. В романе четыреста страниц, а в наших синопсисах обычно не больше тридцати плюс двухстраничное краткое изложение и рецензия на один абзац. Но все это нужно сделать сегодня к шести. Сумеете?