– Ты что, хочешь их по бабам разогнать? Ой, вряд ли! Одному квартира нужна. Другой жениться задумал. Третий машиной бредит. Мусию, ну не лично ему, пятьдесят тысяч на операцию нужно. Прикинь? Понятно, что на х…ю можно пол-обители вынести, но не тот случай. Что, остались у тебя флакончики? Неужто в Союзе нашел?

– Давай попробуем. Если получится – расскажу. Нет – опустим вопрос. Пошли?

Если «человек разумный» что-то делает, не думая о последствиях, – его бесполезно судить. Бейте его сразу по башке. Это она виновата. А причинно-следственная мутота наступает потом. О чем думал Аллахвердиев, рассеивая в коридоре пахнущий мылом и скипидаром туман? Ни о чем! Это и есть высший кайф – «минуты счастья неземного». А Джума, тот еще и пританцовывал, выделывая таинственные пассы и прыская изо рта пивом на затоптанный линолеум, как будто собирался его прогладить.

– Забавляешься, Миша? Задумали освежить атмосферу? На луну еще не лаяли?

Вопрос принадлежал идущему навстречу сухощавому майору. Акбар моментально оценил: начальник. Тонкая щеточка усов, монгольские скулы, густой горный загар, цепкие глаза того цвета, каким военные суда красят, – «шаровый», что ли? «Сейчас пойдет на абордаж», – подумал Аллахвердиев и не ошибся.

– Пойдем, Миша, к тебе, разговор есть. Вижу, друга встретил? Познакомь.

Акбар распрямился, машинально сдвинул каблуки:

– Майор Аллахвердиев. Газета «Ленинское знамя», Киев. Здесь в командировке. Не ругайте Горшенева, товарищ майор. Это я придумал коридор освежить. Хвойный…

– Майор Курьянов Вадим… – замялся по поводу отчества? Это хорошо. На войне по имени или по званию. Хуже, если просто – Петрович.

А разговор кислый пошел. Да и не разговор вовсе. Курьянов, морщась, как от нашатырно-анисовых капель, сообщил, что прапорщик Мусий начудил на вокзале: съездил по физиономии какому-то представителю военных сообщений, сорвал с милиционера погон и, самое печальное, все эти хулиганские действия совершал в нетрезвом виде, с ножом в руках.

– Никого не… – с тоской спросил Горшенев, опасаясь услышать худшее.

– Вот именно, что «кого»! Крыша поехала: начал-то он с портрета Горбачева, ну, того, без пятна, официального. Его и пописал, мудозвон, каким-то мудреным ножичком с крючком на конце. Вроде портрет успели спрятать. Сидит на гарнизонной гауптвахте. А менты местные вокруг ходят, присматривают, чтобы не выпустили. Он много тут принял?

– Да не пил. Крест святой, не пил. Обещал вернуться к утру, точно.

– Обещал, – отстраненно повторил Курьянов. – Вот и крутись теперь с его обещаниями. Только бы не сболтнул лишнего.

– Думаете, он это намеренно? – Акбар рискнул вмешаться в тягостный разговор. Курьянов пристально глянул на него. – Есть такой прием: напиться и забыться. А потом, по-нашему, нет того позора. С пьяного какой спрос? Я такого комдива знал.

Курьянов махнул рукой и, тяжело поднявшись, пошел к двери, очевидно на шум, растущий в коридоре.

– Кто видел Курьянова, братцы? Командир, отзовись! Да был он здесь. Товарищ майор! – ворвались в открытую дверь энергичные голоса.

Горшенев округлил глаза:

– Сработало, Акбар? Что, решили разбегаться? Эх, мать твою, химии!

Вдвоем рванули за майором. А в коридоре – столпотворение. Вывалили из всех картонных келий, и вопрос наперебой один: «Когда? Надоело тут водярой травиться. Для чего собрали? Почему сидим, командир?»

Горшенев ткнул незаметно в бок Акбара, мол, выкусил, экспериментатор?

– Но как работает, а? – быстро шепнул Аллахвердиев, впитывая происходящее до мельчайших деталей. Черт, даже осанка у них, будто сейчас, прямо вот в сей миг в поход. И все в такой ситуации зависит от командира. Ну, майор Курьянов, давай.

– Все… Я вас услышал. Позвольте спросить, что или кто вас укусил? Сидели, в ус не дули. Сказано же: ждать команды. Теперь так: с запахом, тяжело похмельных – сниму с маршрута. Один уже доигрался. С этого часа быть в полной боевой. Подъем по моей команде. По коридору не шляться. Дайте поспать перед… – не окончив фразы, повернулся в Горшеневу: – Зайди. Доведем до ума…

Доведем… Доведем до… Где у них тут умывальник? «Жиллетт» – это вещь. Покруче «Золингена». С холодной водой берет. И пену эту придумали толковые мужики. «Афган, Афган, Аф-га-ни-стан». Ну, вот, главное достоинство мудрого прапора Мусия – бритая голова – есть теперь и у нас… Теперь проверим.

– Мусий, свинота, ты… А… Акбар? Ни фига себе! – так встретил Джума Аллахвердиева, осторожно просунувшего голову в комнату.

– Миша, слушай, в таком раскладе вас никто особо проверять на «нитке» не будет. Вы все знаете, куда и на каких условиях идете. Правда? Скорее всего списком пустят. Соберут паспорта. Здесь документы Мусия? Где его паспорт?

Горшенев молча показал на тумбочку. С черно-белой фотографии на Акбара глянул худой чернобровый и опять же с бритой головой хлопец. В точку! Или так хочется видеть? Брови…

– Найдем пробку, Джума? Кусок обычной пробки. И будут у меня такие же брови. Брежневские! Брови черные густые, речи звонкие, пустые. Кто даст правильный ответ, тот получит двадцать лет…

– А дальше? С нами пойдешь? Скажи честно, ты Мусию ловушку устроил. Как?

– Честно. Только слегка прижал баллончик к ладони, а потом попрощался за руку. Откуда же я знал? Ну, шел человек к женщине. Но это ли? Ты вот зачем его диссидентом назвал?

– Не юли, твой спрей – вот причина. Или повод? Какая, на хер, для нас разница? Только ты этим баллоном больше не балуйся. Человек, ведь знаешь, сейчас одно, потом другое… Постой, лучше пробки есть средство. – Джума расстегнул сумку, достал плоскую коробочку косметического набора «кабулподвал»: – Вот. Все подделка, химия злостная. А черная – сурьма. Настоящая. Эту так просто не смыть. «Густо щеки набелю, брови подведу сурьмой». Помнишь, Уразбаева пела? Помочь?

– Давай. Рисуй. Теперь легенда: прапорщик Мусий явился на рассвете. Ему стыдно показываться на глаза командиру. Не катит? Ну и не надо. Твоему Курьянову – все это поперек горла. Ему главное выполнить задачу.

– А назад? Если там проверят, как положено?

– Будет молчать Мусий – проскочим. А рассусоливать не в его интересах. Держись покрепче, брат Мусий. Вернемся – выручим.

Присели к столу. Джума не мог сдержать улыбки при всяком взгляде на Акбара. Потом упал лицом в подушку, отхохотал вволю. Выслушав рассказ о «Торнадо», заключил его соответственным моменту выводом:

– Понимаю, почему ты так крепко медбрата пригладил. Думал, на тебя охотятся?

Разлили остатки водки. Пошла, как вода. Включилось, значит, «оборонное сознание». Точно, точно, поскольку из глубины души поднялась мелодия: «Хорошо над Москвою-рекой услыхать соловья на рассвете». Пели негромко, отдавшись во власть баллады детства. В конце, не сговариваясь, встали: «Очень вовремя мы родились, где б мы ни были, с нами – Россия!» Хорошо вытянули, душевно. Вот она – главная военная тайна и сила. Где надо думать – пей, хлещи родимую, где плакать – пой военные да разбойничьи песни. И не выдать эту тайну, не продать.