– Возможно. А о чем вы хотите поговорить?

– О господине Эдгаре, о том, что с ним случилось.

Последовала еще одна пауза.

– Ну хорошо. Знаете «Блю Ноут»?

– Это?..

– Это джаз-бар в старом городе. Любого спросите, вам покажут. Через полчаса вам удобно?

Жильбер отчаянно закивал и уже схватился за куртку.

– Очень хорошо, договорились. А… а как мы вас узнаем?

– Не беспокойтесь, я сама вас узнаю. А кстати, откуда у вас мой телефон?

Джефферсон решил играть в открытую.

– Мы нашли его в комнате господина Эдгара, которую он снимал у госпожи Ролле… Сложно так сразу объяснить…

– Ладно, объясните в баре. До скорой встречи.

Шагая к бару «Блю Ноут» скудно освещенными улочками старого города, Джефферсон снова ощущал себя персонажем детектива, но уже не романа, а фильма. Однако, глянув на отражение своей хилой ежиной фигурки в витрине какого-то магазина, он подумал, что продюсер, пожалуй, серьезно прокололся в подборе актеров.

– Думаешь, нас пустят? – забеспокоился он.

– Без проблем. Вторник, народу мало. Вот в субботу – да, нечего было бы и соваться.

Жильбер оказался прав: они вошли беспрепятственно и по расшатанной лестнице поднялись на второй этаж. Ничего такого уж джазового в «Блю Ноут» не было, разве что пианино, за которым скучал какой-то дылда в шляпе, да несколько старых афиш негритянских музыкантов. По правде говоря, обстановка была довольно унылая. С десяток посетителей сидели там и сям, кто развалясь на стульях, кто на высоких табуретах у стойки.

Друзья не без робости переступили порог. Им редко доводилось бывать в подобных заведениях, а главное, здесь были одни только люди. Бармен приветливо пожелал им доброго вечера и жестом пригласил за свободный столик. Они уже собирались сесть, когда девичий голос откуда-то сзади окликнул:

– Господа, вы не меня ли ищете?

Они развернулись на сто восемьдесят градусов – и оба разинули рты.

Девушка сидела в довольно темном углу, но ее грива полыхнула огнем – и тут уж не могло быть сомнений: Роксана! Она рассмеялась, глядя на их ошарашенные физиономии.

– Сюрприз! Я же говорила, я вас узнаю. Видите, как просто.

Едва они уселись, подошел официант. Протер низкий столик и зажег на нем свечу.

– Что угодно, дамы-господа?

– Мне виски, пожалуйста, – сказала Роксана.

– Мне тоже, – заявил Жильбер.

– Какао, если можно, – попросил Джефферсон.

Они хранили молчание, пока официант не отошел. Все это было, мягко говоря, неожиданно.

– Вот ведь совпадение! – заговорила наконец Роксана. – Мне ужасно любопытно: что вас связывает с господином Эдгаром? Вы с ним дружили?

– Не то чтобы… – пустился в объяснения Джефферсон, – не то чтобы дружили в полном смысле слова. Я вообще-то был его постоянным клиентом. Много лет ходил к нему стричься… Ну и Жильбер несколько раз ходил, скажи, Жильбер?

Жильбер подтвердил.

– Вы знаете, что с ним случилось? – спросила Роксана.

Оба печально кивнули.

– А почему, знаете?

Оба помотали головами. Странный это был разговор: собеседники ничего друг о друге не знали и осторожничали – каждый боялся начать первым. Что-то вроде игры в прятки.

– А вы… – отважился спросить Жильбер, – вас что связывало с господином Эдгаром? Вы… вы тоже парикмахер, что ли?

– А что, похоже? – рассмеялась Роксана, демонстративно взлохматив свою и без того мятежную шевелюру. – Скажем так: нас связывали общие взгляды.

Они ждали, но девушка, видимо, решила, что на данный момент сказала достаточно. Подошел официант с напитками. Когда он удалился, Роксана снова заговорила:

– Мне нравится ваша группа. В ней теплая атмосфера. Так ведь не всегда бывает.

– Нам тоже, нам тоже вы нравитесь! – от всего сердца воскликнул Жильбер. – Всем нам, всем до единого!

Подняли стаканы, чокнулись. Джефферсон чокался чашкой с какао. Потом он предложил вернуться все-таки к тому, что по-настоящему их интересовало, и вызвался первым рассказать все с самого начала, понимая, что иначе они так и будут топтаться на месте.

– Так вот, на прошлой неделе я решил пойти постричься…

– Ты решил подровнять хохолок, – с ухмылкой поправил Жильбер.

– Ладно, неважно; в общем, пошел, а на шоссе меня чуть не задавили…

Он рассказал про машину с двумя людьми, про ножницы, вонзенные в грудь господина Эдгара, про свое бегство, про разговор с Кароль, про открытку, про автобусный тур, про старенькую госпожу Ролле, про телефонный номер…

Роксана внимательно слушала, а когда он окончил свой рассказ, полезла в сумочку, вынула фотографию и положила на столик. Им не пришлось напрягать зрение – с первого взгляда стало ясно: на фотографии – мертвый господин Эдгар, распростертый на полу салона. Джефферсон подскочил:

– Кто это снимал? Ножницы – вон они, в груди, а ведь я их выдернул!

– Те, что его убили, – они и снимали, – сказала Роксана. – И те же двое, без сомнения, наделали копий и подложили всем нам в почтовые ящики. Чтобы напугать. Вернее, запугать. И, что хуже всего, действительно запугали – или почти.

– Вам подложили… кому это – вам? – напрямик спросил Жильбер.

Вот оно наконец. Теперь все выяснится.

– Так вы ничего не знаете о деятельности господина Эдгара в стране людей? Совсем ничего?

Оба помотали головами:

– Ничего.

Она отхлебнула виски, помолчала.

– Господин Эдгар уже несколько лет вел борьбу с индустрией разведения, транспортировки и забоя животных на мясо. Так же, как и я. Нас, таких борцов, в стране несколько сотен. Мы тайно пробираемся на бойни и снимаем на видео, чтобы люди знали, что на самом деле творится в этих стенах. Это строго запрещено и опасно. Отсюда все эти предосторожности. Комната у госпожи Ролле – это я ему нашла. Для нее он был господином Шарлем. Он регулярно менял имена.

Джефферсону уже доводилось слышать об этих видеозаписях, от которых волосы становятся дыбом: молодые люди, отчаянно рискуя, подпольно снимали их на бойнях, чтобы открыть всем глаза на чудовищность происходящего.

– Но ведь господин Эдгар был слишком старым, чтоб перелезать через стены, снимать на видео, удирать, если что…

– Конечно. Он этим и не занимался.

– А чем занимался?

– Господин Эдгар руководил целой сетью, действующей по всей стране, – это около восьмисот человек. Он принимал решения, координировал, направлял нашу деятельность, продумывал стратегию. Каждую неделю приезжал сюда, встречался с добровольцами, поддерживал в них боевой дух, помогал советами. Информационный центр у него был там, у вас, – из соображений безопасности, но он регулярно встречался с нами, жил нашей жизнью. Он был наш вождь, но вообще-то для нас он был больше чем вождь. Можно сказать, он нам был как отец родной.