Двух погибших водителей снегоходов, о которых я рассказывал в предыдущей главе, постигла та же участь — их действиями управляли укоренившиеся эмоциональные пометы. У «наездника», первым поднявшимся по склону, в передней части мозга крутилось представление о возможности снежного обвала, но крутилось оно как-то на холостом ходу. Представление это было слишком абстрактным, не подкрепленным никаким физиологическим — другими словами, эмоциональным — состоянием. Организм его никогда не испытывал никаких чувств, связанных с обвалом. Увы, на его эмоциональной карте мира не был прочерчен опыт схода лавины.

Однако у него имелись другие представления — вполне явные и чувственные, — по которым легко нашлись соответственные эмоциональные пометы. На его эмоциональной карте значились горы, леса, снег, облака и резвый снегоход. Допустим, водитель почувствовал запах сосен, и этот запах совпал с тем, который он ощущал, когда в прошлый раз быстро въезжал на склон. Тело водителя помнило удовольствие, которое тогда ощущало. То есть, с одной стороны, мы все-таки имеем дело с абстракцией, с другой — с физической реальностью, отраженной на эмоциональной карте и связанной с инстинктивным поведением (что-то вроде: «Кто не охотится, тот не ест»).

Нельзя забывать и о других факторах. Прежде всего это чувства, связанные с удачной экспедицией по спасению трех приятелей, застрявших на ночь в ущелье. Сначала волнение, что люди потерялись; потом гордость, что удалось их найти и спасти; позже навалились усталость и жажда; и конечно, чувство радости от такого удачно начавшегося дня — так называемый фактор облегчения, благодаря которому человек расслабляется и ощущает себя в безопасности. Все это повлияло на попытки разума сдержать необдуманное действие.

В гибели двух «наездников» сыграло свою роль еще одно серьезное обстоятельство. В нашем сознании сложилось общее представление о горном ландшафте как о чем-то незыблемом, прочно «стоящем на земле». Сложно представить, что сейчас, буквально на наших глазах, гора начнет сдвигаться со своего места. Это полный вздор! Гора не производит впечатления чего-то хрупкого и ломкого. И водители снегоходов, конечно, не могли представить, что с горным массивом что-либо произойдет. Мы думаем, будто верим в то, что знаем, но на самом деле мы верим в то, что чувствуем.

Лишь с недавних пор нейробиологи начали понимать физиологические механизмы эмоциональных состояний, например страха. Неокортекс отвечает за наше умственное развитие, сознательные решения и аналитические способности. Миндалевидное тело выступает в роли пса, охраняющего наш организм. У моей младшей дочери Амелии есть лабрадор шоколадного окраса по кличке Люси. Иногда поступки нашей собаки очень напоминают поведение миндалевидного тела: Люси начинает лаять, когда кто-то еще только собирается приблизиться к входной двери и мы, люди, его не слышим и не видим.

Зрительное восприятие окружающего мира начинается с нервных импульсов, которые по нейронам сетчатки передаются в зрительный нерв; потом по зрительному тракту импульсы достигают таламуса (зрительный бугор; на самом деле два бугра — по одному на каждое полушарие мозга для получения информации от двух сторон тела). В ядре таламуса происходит первичная обработка поступившей информации, то есть впервые осознается зрительный образ. После этого импульсы идут по аксонам в средний слой неокортекса, а оттуда, пройдя еще несколько областей, поступают в зрительную кору больших полушарий, где происходит окончательное формирование зрительного образа. Однако еще до завершения процесса обработки зрительной информации ее «черновой эскиз» более быстрым и коротким путем достигает миндалевидного тела, которое проверяет эту информацию на предмет возможной угрозы. Миндалевидное тело, как, впрочем, и наша Люси, не отличается особой находчивостью и блеском ума, но оно умеет обнаруживать опасность или даже намек на опасность раньше, чем ее зарегистрирует ваше сознание, и начинает сразу инициировать защитные реакции.

Принцип подхода чрезвычайно прост: лучше перестраховаться, чем потом раскаиваться. Это примитивная, но эффективная система, способствующая выживанию. Она заставляет зайца, регулярно появляющегося у нас в саду, сначала замирать, а потом убегать при виде Амелии, выходящей с Люси из дома. Правда, в отличие от Люси, миндалевидное тело может легко проигнорировать какую-то информацию, сочтя ее ненужной. Но может и ошибаться, подобно Люси, реагируя, когда никакой опасности нет. Впрочем, в процессе эволюции такая стратегия себя оправдала.

Таким образом, информационный поток от органов чувств идет по двум нейронным каналам, один из которых быстрее достигает миндалевидного тела, а второй — на миллисекунду позже — неокортекса. Рациональное (и осознанное) мышление никогда не успевает за эмоциональной реакцией. Любой может легко проверить это утверждение. Попробуйте сильно напугать человека — и посмотрите на него. Механизм нам хорошо знаком: реактивная адреналиновая атака, учащенное сердцебиение, нездоровый румянец, тяжелое дыхание. Потом, когда он вас узнает, реакция прекращается. Правда, все равно должно пройти определенное время, чтобы организм переварил все химические элементы, вброшенные в кровь. Если вдуматься, то такая сильная реакция нелогична — ведь ситуация не представляет собой никакой опасности. Но мы уже знаем, что зрительные импульсы доходят до миндалевидного тела быстрее, и это веская причина, почему человек не успевает использовать логический подход к оценке своего положения. Однако этот зрительный образ еще не четкий, а только начерно обработанный, поэтому вследствие страха человек не в состоянии точно определить, кто перед ним — его жена или, скажем, медведь. Лишь через несколько миллисекунд зрительная кора больших полушарий находит нужную картинку и дает, наконец, хозяину мозга понять, с кем он столкнулся. Только в этом случае человек начинает логически мыслить — и понимает, что в его доме медведи не водятся.

Импульс, идущий от миндалевидного тела к неокортексу, мощнее и быстрее, чем тот, который идет назад. Неокортекс имеет следующие функции: во-первых, он понимает, что у хозяина может быть эмоциональная реакция; во-вторых, видит реальную картину такой, какая она есть, и обязан правильно оценить обстановку; в-третьих, в его власти отменить или видоизменить непроизвольную реакцию; в-четвертых, может выбрать правильный курс действий.

Эмоциональное состояние за считаные доли секунды вызывает определенное поведение. Понятно, что это задача трудная. Одни справляются с ней лучше, другие — хуже. Кроме того, существует большое разнообразие индивидуальных реакций. Кого-то напугать легко. Кто-то никак не реагирует на испуг. Есть особая категория людей: профессиональные игроки в гольф, военные летчики, опытные альпинисты, гонщики и нейрохирурги, — которые лучше работают в условиях стресса. Некоторым людям намного проще, чем остальным, контролировать свои эмоциональные реакции.

При огромном разбросе видов индивидуальных реакций мы можем выделить две крайности. Первая — это те, кто сознательно выбирает экстремальные условия, например высококлассные спортсмены, которые в состоянии повышенной возбудимости чувствуют себя в лучшей форме и добиваются блестящих результатов. Вторая — это те, кто категорически избегает любых волнений. Все люди разные. Приблизительно девяносто процентов людей в напряженном состоянии не могут трезво мыслить и решать простейшие задачи. Они тут же впадают в замешательство, панику или оцепенение. Заторможенное и несвязанное мышление часто характеризует людей, отдыхающих на природе, когда они теряются, травмируются и когда над ними нависла смертельная угроза.