От ночного холода на ступеньки нарос хлипкий ледок. Гейл покачивала Недом в переноске, а Ри, спускаясь к грузовику, придерживала ее за руку. Тот был древен, рычаг переключения передач вихлялся до пола, сиденье — цельной скамейкой. Там, где полагалось сидеть, места протерлись, наружу торчали клочья набивки и острые спицы. Гейл положила Неда посередине, Ри села с ним рядом. Мотор вздрогнул и ожил, громко чихнув, по заснеженному двору понеслись низкие черные клубы из выхлопной трубы.

Луна голубой точкой светилась за капризными тучами.

Гейл спросила:

— Мама знает, что творится?

— Не думаю.

— А может, надо сказать?

— Не-а.

— Почему?

— Подло ей будет говорить. У нее же именно от такого говна крыша и потекла — чтоб не разбираться с этим говном.

— Ну а что она могла тут поделать, а?

— Ну да. Все на мне.

Грузовик заскакал по колдобинам проселка, кренясь то туда, то сюда. Когда потеплело, снег просел и стончился, но в камнях и земле были ямы, приходилось их обруливать, чтоб не царапнуть днищем. Выбоины помельче размыло вешними водами, колесом в эти рытвины теперь можно провалиться по колпак. Ри придерживала переноску Неда левой рукой. Гейл сказала:

— У вас дорога до того запущена, что и дорогой-то уже не назовешь.

— Ты это мне с третьего класса говоришь.

— Ну так в третьем классе оно было правда, а с тех пор только правдивей стало.

— Нам так больше нравится. Туристы не лезут.

— Эту же шуточку мне твой папа сказал, когда я в первый раз к вам приехала.

— Но я думаю, он не шутил.

— Да уж наверняка, — сказала Гейл. У шоссе она со скрежетом затормозила. — Куда туда ехать?

— Сначала к Дорте, потом надо свернуть на дорогу, которая на юг, мимо Строн-Боттомз. Знаешь же такую? А потом еще чуть дальше за границу штата.

— О. Мне вот теперь кажется, может, я и бывала там уже. Это не там черника растет? Которую сам приходишь и собираешь?

— Ну. Там этих ягод целые акры. Только я там когда была, никаких ягод не собирала.

Нед гулил и булькал, тягуче, как день в школе, открывал глаза и с той же скоростью закрывал слова. На нем была крохотная тапочка, завязанная на шее, и его толсто замотали в небесно-голубое одеяльце. Вся кабина пропахла детской присыпкой, молочными слюнями, засохшими коркой на одеяле, бычками из пепельницы. Когда в лицо им светили фары встречных машин, Гейл щурилась, а рука ее инстинктивно дергалась уберечь младенца.

Гейл сказала:

— Вчера папаша мой заскакивал, привез мне еще одежды и прочего, так я у него спросила, где твой может быть. Когда спрашивала, он все как-то глаза отводил, поэтому я еще разок спросила, а он мне только: «Иди своего мелкого корми».

— Я знаю, Горошинка.

— И когда он мне так сказал, у меня чувство сразу такое нехорошее.

— Может, он и прав.

Ри не снимала руки с переноски, а глаз не отрывала от Гейл. Встречные машины высвечивали ее за рулем быстрыми заикающимися вспышками — ее сухо поджатые губы, веснушчатые костлявые скулы, эти обиженные карие глаза. Ри смотрела, как рука Гейл перескакивает с руля на рычаг передачи, а дорога раскатывалась перед ними вверх и вниз, по всему темному простору вокруг. Когда переехали реку Твин-Форкс по железному скелету моста, где слышно было, как холодная вода внизу гудит себе к югу, эта рука дотянулась до Неда и тронула пипку его носа.

Гейл сказала:

— Эта вот дорога, нет?

— Ну.

Когда Ри впервые поцеловала мужчину, то был не мужчина, а Гейл, делавшая вид, что она мужчина, и, пока поцелуй затягивался, Гейл, игравшая мужчину, толкнула ее спиной на одеяло сосновой хвои в тенечке и просунула язык поглубже Ри в рот, и Ри поняла, что сосет вертлявый язык мужчины у себя в уме, сосала этот настойчивый язык мужчины у себя в уме, пока не почуяла вкус утреннего кофе и сигар, пока слюна не потекла у нее между губ и по подбородку. Тогда она открыла глаза и улыбнулась, а Гейл, по-прежнему в роли мужчины, стала грубо тискать ей груди, щипать их, поцеловала ее в шею, бормоча что-то, и Ри сказала: «Вот так вот! Я хочу в точности вот так вот!» Тогда настали три сезона хиханек и тренировок, губы пучились всякий раз, когда они оставались одни, каждая по очереди мужчина и женщина, каждая и сверху, и снизу, толкались, ворча, или принимали толчки, вздыхая. Когда Ри впервые поцеловалась с мальчишкой, который не был девчонкой, губы его оказались робки и мягки у нее во рту, сухи и неподвижны, пока ей в конце концов не пришлось ему сказать: «Языком, солнышко, языком», — и тот, кого она назвала «солнышком», отвернулся и сказал: «Фу!»

В Ридз-Гэпе имелось пять улиц и два знака «стоп». Стоянку начальной школы завалило снегом, а свет горел только в одном здании — магазине «Давай скорей». В дорогу, шедшую через весь город, упиралось поле, заваленное битыми машинами, и эти вот мятые трофеи невезухи множества эпох тянулись под горку, докуда хватало глаз. К телефонным столбам прикноплены листовки, звавшие на «Кадриль но вторникам» к Тощему Теду в Эш-Флэт. С обоих концов городка стояли церкви, а в самом его сердце — богадельня без окон.

Ри сказала:

— У нее дом желтый, у самой дороги, вот. По-моему, где-то недалеко. Красивое такое местечко. Погоди — сверни-ка сюда.

— Ты ж вроде говорила, желтый.

— Перекрасила, наверно.

По всему переду двора у Эйприл Данахью шел штакетник, отгораживал подъездную дорожку. Над расчищенной тропинкой высилась заплетенная розами беседка, в окнах ярко горел свет. Сам же дом теперь был обычным белым, с зелеными ставнями. Вдоль стен на корточках росли корявые вечнозеленые кусты. На дорожке стояли маленькая легковушка и длинный грузовик с названием компании на борту. У двери висел колокольчик — звенел он четырьмя нотами.

На крыльце зажегся свет, дверь приотворилась. На Эйприл было черное платье без талии до лодыжек, а на поблескивавшей цепочке висели очки. Длинные светлые волосы упруго завиты, легкая улыбка. Она спросила:

— Это же?..

— Ри. Это я.

— Ты подстриглась!

— Надоело, что до попы болтаются, мешают все время.

— А мне так нравились эти твои буйные патлы. Я их просто обожала.

— Вам же каждый вечер не приходилось из них листья граблями вычесывать, как мне. Ну и с весны к тому же они все равно опять здорово отросли. Эйприл, это моя подруга Гейл Локрам, а это ее мальчик, Нед.

— Ты все забываешь, я теперь Гейл Лэнган.

— Ой, опять выскочило — она замуж вышла. За Лэнгана.

Эйприл ответила:

— Замуж — это хорошо, раз младенчика себе завела. Я так по-прежнему считаю. Мои два цента, в общем. Ну так заходите ж, сядем все.