Из комнаты зазвонил мобильник. Дождалась! Ее уже разыскивали. Придется выкручиваться, хоть это и претило Ангелининым принципам. Она торопливо переоделась, прихватила сумку, папку с документами, на ходу, не глядя, вложила в папку Катин рисунок и выскочила из дома.

Выехав со двора, Ангелина сама набрала высветившийся номер:

— Леночка, здравствуйте, вы мне звонили, но я была в нотариате на заключении договора купли-продажи. Клиенты уже подписи ставили, я не могла вам ответить. Я уже в пути, опоздаю минут на двадцать. Извинитесь за меня перед Виолеттой Павловной.

— Ангелина, не торопитесь. У нас тоже форс-мажор, у Виолетты Павловны сломалась машина. Мы вызвали такси, но, вероятно, тоже опоздаем на полчасика.

— Буду ждать, не волнуйтесь, — Ангелина подключила трубку к зарядному устройству и подумала, что едва начавшаяся сделка уже выходит из-под контроля.

С Леночкой они провернули не одно дело и, несмотря на то, что работали в разных агентствах недвижимости, питали друг к другу профессиональную симпатию. Виолетта Павловна продавала слишком большую для одинокой дамы бальзаковского возраста квартиру через контору Лены, а приглянувшаяся по каталогу меньшая квартира выставлялась конторой Ангелины. Договориться о такой пустяшной взаимовыгодной сделке для двух энергичных опытных агентов выеденного яйца не стоило. Однако не задавшийся старт настораживал Ангелину, научившуюся заранее предчувствовать возможное фиаско. Обуреваемая нарастающей тревогой, Ангелина добралась до места и припарковалась напротив парадной, чтобы Лена и Виолетта Павловна не прошли мимо.

Она еще и еще раз проверила документы на квартиру — все в идеальном порядке. Хозяин — наичудеснейший интеллигентный профессор-пенсионер Платон Платонович, фикусы выращивал лучше, чем в оранжереях, дом за городом ему подобрали, с документами на дом — тоже полный ажур; поставил подпись и живи на здоровье. Неужели Катина невезучесть заразна? Ангелина гнала прочь мрачные мысли, отвлекающие от работы. Если каждую минуту думать об этом, свихнуться можно.

Перебрав бумаги дважды, Ангелина заметила сложенный вчетверо альбомный лист — Катин шедевр. Разворачивать или нет? Анатолий бы сейчас диагностировал начальную стадию маниакального психоза. Долой сомнения и страхи, это обычный лист бумаги, а не гремучая змея. Да и что выдающееся может изобразить наивная мечтательная девушка, не умеющая отличить явь от фантазии: точка, точка, запятая, минус, рожица кривая… Ангелина усмехнулась, набралась решимости и развернула лист.

Черно-белый портрет отца Константина, выполненный простым карандашом, казался объемным и цветным. Плохо ли хорошо, в этом Ангелина не была специалистом, но Кате удалось передать главное — ощущение тайны, скрытой в глазах незнакомого человека. Ангелина могла побиться об заклад, что глаза у него карие, а волосы темно-русые. Сгиб развернутого листа проложил полосу по линии скул, отчего казалось, что желваки мужчины напряжены, и ему едва хватает сил, чтобы выносить нестерпимое страдание и боль. Но если в ликах великомучеников поражала блаженная кротость, то в лице отца Константина смирение носило иной смысл: потаенный и порочный. Его жертвенность отнюдь не бескорыстна, закланный агнец мог обернуться волком в овечьей шкуре. Такому человеку лучше не становиться поперек дороги!

Тук-тук. В стекло постучали ярко-красным наманикюренным ногтем. Ангелина вздрогнула. Виолетта Павловна лучезарно улыбалась, словно позировала для рекламного плаката о пользе витаминов людям пожилого возраста. Пышные, тщательно уложенные, выкрашенные в огненный цвет локоны, подведенные глаза и брови, румянец на щеках и помада в тон лака для ногтей; красный берет, шарфик и перчатки, красные лакированные сапожки и поломавшаяся красная машина указывали на то, что любимым цветом Виолетты Павловны был красный. Но активность и оптимизм, исходящие от этой броской женщины так органично сочетались с ее эффектной внешностью, что общее впечатление бушующего пожара скоро затушевывалось, оставляя ощущение праздничного фейерверка.

Симпатяшка Леночка на фоне дородной яркой Виолетты Павловны казалась непереодетой Золушкой. Ангелина вышла из машины, чтобы составить свиту некоронованной королевы. Виолетта Павловна вышагивала как на параде, наслаждаясь повышенным вниманием сидящих возле подъезда старух.

Интеллигент-профессор открыл дамам дверь и остолбенел, глядя во все глаза на Виолетту Павловну. Она окинула взором едва достающего ей до виска Платона Платоновича и тоже осталась довольна. Король фикусов в бархатном домашнем пиджаке, свежей рубашке и отутюженных брюках, выглядел хоть и несколько старомодно, но весьма импозантно. Платон Платонович представился и с удовольствием поцеловал даме ручку. По всему было видно, что между ними возник стихийный электрический разряд, и если бы в коридоре выключили свет, слепящие искры светили бы не хуже лампочки. Лека и Ангелина понимающе переглянулись.

Виолетта Павловна сняла пальто, берет и шарфик. Платон Платонович благоговейно принял королевское облачение, но наотрез воспротивился тому, чтобы дамы разулись, и пригласил их откушать чаю. Он так и сказал: «Откушать», и отказать ему было невозможно.

Крутобедрая, большегрудая Виолетта Павловна, словно пава, выступала по квартире Платона Платоновича, а он гоголем кружил вокруг новоявленной звезды. Старинная обстановка его апартаментов навевала романтическое настроение и ностальгию по гусарским временам.

За чаем Платон Платонович рассказывал Виолетте Павловне о своей жизни, о сыне, погибшем во время войны, о жене Людмиле Илларионовне, которая не успела выехать из Ленинграда, голодала и мерзла в блокаду в этой самой квартире. Да, дом очень старый, но выстоял в войну. Платон Платонович родился в нем, и эти каменные стены придают ему силы. С домом связаны и светлые, и горестные воспоминания. А что еще остается на старости лет, кроме воспоминаний…

Виолетта Павловна пила чай с шоколадными конфетами, пододвинутыми поближе к желанной гостье, и рассматривала семейный альбом. Платон Платонович показал ей фотографию жены и нашел, что Людмила и Виолетта очень похожи.

Лена с Ангелиной снова переглянулись. Ну ничего общего! Людмила Илларионовна была жгучей спортивной брюнеткой небольшого роста, из тех, про кого говорят «кровь с молоком», рядом с ней Платон Платонович казался Ильей Муромцем. Он заметил недоумение молодежи и пояснил, что он имел в виду не внешнее сходство женщин, а внутреннее: характерное, темпераментное, — то, что может узреть только любящий мужчина.

В его время были такие конфеты «клубника со сливками», так вот, впервые увидев Людмилу Илларионовну, Платон Платонович почувствовал во рту вкус этих конфет. И при знакомстве с Виолеттой Павловной произошло то же самое, хотя после смерти жены он почти позабыл этот ни с чем не сравнимый вкус.

Виолетта Павловна зарделась от изысканного комплимента. Даже в мелодраматичных телевизионных сериалах такого не услышишь. Это было своего рода признание в любви с первого взгляда, и Виолетта Павловна его приняла. Она поблагодарила любезного хозяина и поцеловала его в щеку.

Ангелина смотрела на «сладкую парочку» и умилялась. Счастливые старички, теперь язык не поворачивался назвать их старичками, сияли как молодожены в предвкушении медового месяца. Ангелина вспомнила об Анатолии, о вчерашнем приглашении на Бали и о Кате, черт бы ее побрал! Но упоминание черта в данный момент показалось Ангелине кощунственным, и она, уняв всколыхнувшийся гнев, пожелала Виолетте Павловне и Платону Платоновичу крепкого здоровья и долгих лет совместной жизни.