— Ты знаешь мое истинное имя, а значит, можешь черпать и мою силу, — прошипел Горан.

Это было уже чем-то новеньким. Ольга действительно могла и, более того, уже раз черпала. Последующий за этим чаровнический удар, едва не сжегший изнутри, ей не понравился.

— Я забыла его. И даже если ты повторишь, забуду снова.

— Я не стану карать на этот раз, — пообещал Горан. — Не будет расплаты. Я добровольно поделюсь с тобой своим могуществом. Позови, попроси, просто скажи «помоги», и я спасу тебя.

— Какое великодушие… — рассмеялась Ольга. — С чего бы вдруг? Понравилось сидеть в заточении?

— Рано или поздно я уговорю тебя.

Она посерьезнела тотчас, по спине прошел неприятный холодок.

— Рано или поздно у тебя получится, — согласилась Ольга, — однако я не столь глупа как тебе могло показаться.

— Конечно же нет, о умудренная опытом чаровница, — подражая кому-то из джиннов, пропел Горан, — одинокая, окруженная врагами, растерявшая все то стоящее, что у нее наличествовало совсем недавно. Озлобленная.

Ольга поморщилась. Горан часто шутил, подтрунивал над ней, усмехался и издевался, но давно не задевал так, как сейчас. Сильно, надо бы признать. И справедливо.

— Кто выглядит жальче старой девы, привечающей кошек со всей округи? — продолжал Горан. — Только чаровник, беседующий с собственным посохом.

— Могу не разговаривать, — ответила Ольга и повернулась, чтобы уйти.

— Ты ведь сама уже давно поняла, какую ошибку допустила, поддержав одного князя, и отказав другому, не видевшему дальше собственного носа и жадности, — произнес он скороговоркой, словно боялся, будто она оставит его здесь, уйдет и не вернется.

«Нашел, о чем переживать, — подумала Ольга. — Стоит мне вступить на звездную дорогу, и кристалл расколется, выпустив тебя на свободу».

— Есть люди, которым противопоказано править. — Горан решил развить мысль и ошибся. В отличие от него, жаждавшего когда-то поработить людей, Ольга не желала власти.

— О да, конечно! — воскликнула она. — А ты прямо создан для царствования!

— Я не об этом, — холодно произнес Горан, не позволив договорить, да Ольга не слишком и хотела. — Если людской трон займет кто-нибудь более достойный, лично я лишь порадуюсь.

— Как и многие, полагаю.

— Тогда почему ты еще здесь?.. Стань правительницей, и орден не посмеет к тебе лезть.

Ольга прикусила губу от досады и поинтересовалась:

— Разве это не очевидно?

Порой казалось, Горан изучил ее так хорошо, как она и сама себя не знала, а иногда — как сейчас — будто не понимал вовсе.

— Просвети меня, владычица.

Она остановилась на пороге, ответила, не обернувшись:

— Тогда вот тебе несколько причин на выбор: меня не интересует власть; меня все устраивает; или, быть может, мне не хочется быть черной властительницей и подспудно змиевой шлюхой! — злые слова сорвались с языка сами, если бы Ольга могла, она остановила бы их, но, увы. — Впрочем, в Царьграде, что ни императрица, то распутная девка: народу будет не внове.

Удивительно, но Горан не оскорбился, а лишь рассмеялся.

— Я дам слово, что ничего тебе не сделаю, если ты вернешь мне свободу. Пока… сама не попросишь.

— А за своих подданных, родичей, потомков или кто там еще у тебя есть? Тоже поклянешься?

Он замолчал, подарив ей несколько минут вожделенной тишины. Тишины, во время которой можно было бы подойти к окну, посмотреть на лес, небо и облака и ни о чем не думать.

— Ты — чаровница, — все же произнес он, — и знаешь, как никто: за других обещать не следует.

Ольга кивнула, развеяла бокал, вызвала вместо него кувшин, и вернулась на лавку, устроившись, скрестив ноги.

— Вот именно, Горан. Потому все останется, как есть.

— Напиваться пред боем — последнее дело, — проворчал он.

— Не в случае, когда в кувшине квас смешан с укрепляющим зельем.

— Тогда пей, — разрешил Горан. Ольга представила, как он пожимает плечами. — Не поможет, но хотя бы не навредит. Возможно, даже придаст тебе благоразумия.

— Хорошо бы, — согласилась она и сделала большой глоток прямо из горлышка. — Только благоразумие оберегает меня от величайшей глупости: отпустить тебя немедленно. Я действительно раскаиваюсь в том, что совершила, и радуюсь твоей скорой свободе.

— Зачем ты строишь из себя заморского рыцаря с кодексом вместо мозгов?! — взревел Горан.

— Я предпочту отправиться по звездной дороге, нежели поменяться с тобой местами, — Горан хотел возразить, но позволять делать это не входило в ее планы. Каков смысл раз за разом возвращаться к одному и тому же? — Посох развеется в пыль в тот самый миг, когда сердце его хозяина остановится. Завтра ты будешь свободен от меня, а я сумею избежать твоего гнева.

Глава 4. Горан

Солнце светило с ясного умытого неба, проникало через распахнутые настежь ставни и падало на навершие посоха. Горан терпеть не мог находиться на солнцепеке, он предпочитал тень, однако грани самоцвета рассеивали внешний свет, делая его почти приятным, теплым. Вероятно, если бы не поединок, в исходе которого он был очень заинтересован, Горан свернулся клубком и задремал. И без этого не спал ночь, размышляя и придумывая, как беду в свою пользу обернуть. Не только в свою лишь, но и Ольги, пусть и не верящей его слову.

«Все равно будет по-моему», — решил Горан, тронул когтем едва заметную трещинку на грани узилища — раз, другой, третий — и не без удовольствия осклабился. Пока чары держали камень цельным, но уже то, что он сумел увеличить трещину, вселяло надежду.

Яхонт был не без изъянов, однако определить это не сумел бы и самый лучший камневед. Самоцвет не терял своих чаровнических свойств. Чтобы разглядеть трещину, следовало поместить кого-нибудь внутрь него и, разумеется, никто этого не сделал. До Горана. Потому-то он и был спокоен, уверенный в скором освобождении. Шесть лет — не тот срок, по которому стоит сходить с ума, даже помня о своем дворце и обязанностях беречь ворота, отделявшие Навь от Яви. А кроме того, вряд ли у Горана получилось бы узнать этот мир и свою чаровницу, оставайся он на свободе. Учиться Горан